контуры его фигуры встречались с воздухом, Вера видела ярко-оранжевый свет. Он выглядывал из окна.
– Ты что, автобус ждешь? – спросила она. – Или поезд?
Вдруг она задрожала, так как ее накрыла с головой паника. Она снова очутилась вне своего тела. На сей раз не на потолке, просто оторвалась от своих внутренних органов. Бестелесна. Она услышала голос, который мог быть ее собственным, хотя она не была в том уверена. Голос сказал:
– Росс, я чувствую себя очень странно.
Он по-прежнему смотрел в окно.
Она проверила себя, проговаривая слово за словом, вслушиваясь и пытаясь определить, слышен ли ее голос. Она не была уверена, в состоянии ли она шевелить губами, но, обдумав все как следует, решила, что в состоянии.
– Росс, – позвала она. – Пожалуйста, помоги мне! Это снова случилось… то, что тогда… прошу тебя!
К дому подъехала машина. Такси. Казалось, оно не едет, а скользит по воздуху. Внизу лаял Распутин, но Вера его не видела. Она позвала пса; ей хотелось, чтобы он вбежал в библиотеку, хотелось увидеть Распутина, понять, что он настоящий, а она не умерла и пес не явился ей только в воображении.
– Росс, я умерла?
Он не повернул головы. Просто вышел из комнаты так, словно и не слышал ее.
Голоса. Как болтовня на вечеринке с коктейлями. Собачий лай. Вере захотелось выйти и присоединиться к ним, но она боялась оставить здесь свое тело – что, если, вернувшись, она его не найдет? А может, кто-то заберет его, решив, что она умерла, прежде чем ей удастся объяснить, что она жива – то есть не совсем, но все-таки…
– Росс, – услышала она чей-то голос, похожий на свой собственный. – Распутин! – Голос снова был похож на ее собственный, но Распутин не пришел. Вместо него по дорожке проехала машина, похожая на ту, в которой ездила ее мать, маленькая синяя «тойота».
Чей-то знакомый голос произнес:
– Здравствуйте, Вера.
На пороге стоял тощий, долговязый мужчина в очках и смотрел на нее. Дэвид Де Витт, психиатр, он с женой был у них в прошлую субботу на ужине. Почему он вернулся? Забыл что-нибудь?
Потом он вошел в комнату, а на пороге очутился Майкл Теннент, еще один психиатр. Он тоже был в субботу на ужине. И тоже что-то забыл?
Или, может, у нее в голове все перепуталось?
– По-моему, – услышала она свой голос, – на кухне сейчас полная неразбериха. Вам придется напомнить мне, поели мы или нет… сейчас, когда ночи такие длинные, мне трудно судить…
– Как вы себя чувствуете, Вера? – спросил Дэвид Де Витт.
Голос, который вполне мог принадлежать ей, ответил:
– А как бы вы себя чувствовали, если бы были частью пищевой цепи? Вы хоть представляете, сколько вреда способны причинить вьюнки на грядке со спаржей?
Де Витт и Теннент переглянулись, словно обменялись некими сигналами. Где-то сзади продолжал лаять Распутин; Вере захотелось, чтобы пес поскорее замолчал.
Вдруг в комнате оказалась ее мать.
– Мама!
Маргарет была одета совершенно неподобающим образом для званого ужина: на ней был легкий нейлоновый анорак. Может, она приехала просто посидеть с внуком. Вера видела, что мамины губы двигаются, но голос вроде бы шел не изо рта.
– Здравствуй, доченька.
Вера услышала, как говорит:
– Скорее всего, вы все не можете меня слышать, потому что я умерла. Мама, прошу тебя, растолкуй Россу, что к чему. Он упорно не обращает на меня внимания. Пожалуйста, объясни, что я умерла, и нужно, чтобы меня каким-то образом вернули назад, в тело.
Вдруг в комнате оказался Джулс Риттерман; он смотрел на нее в упор. Он сказал Россу что-то, но слов Вера не могла разобрать. Потом он приблизился к ней. За ним следовали Теннент, Де Витт и ее мать.
Риттерман заговорил с ней мягко, увещевающе, как если бы он обращался к Алеку:
– Вера, Росс говорит, что вы плохо себя вели, не принимали лекарство, которое вам выписали. Это правда?
Вера услышала собственный голос:
– Понимаете, я умерла. Никакие лекарства не помогают, когда человек умер.
Потом все начали задавать ей вопросы. Теннент спросил:
– Вера, вы слышите голоса?
Потом Де Витт:
– У вас бывают видения?
Потом Теннент сказал:
– Вера, с вами в последнее время происходило что-то необычное, странное?
Еще один голос негромко произнес:
– У нее смущенный вид. Не наблюдалось ли у нее в прошлом склонности к суициду?
На некоторые вопросы она кое-как отвечала, но большинство из них плавало у нее в голове, словно в воздушных шарах. Спустя какое-то время все вышли из комнаты, но Вера слышала, как они переговариваются в коридоре, спорят. Она услышала мамин голос: мама отвечала на вопросы о ней, Вере.
Риттерман сказал:
– Как правило, в подобных случаях принято приглашать представителя власти.
Вера то находилась в сознании, то теряла его. Внезапно все снова оказались в комнате и молча смотрели на нее. Джулс Риттерман что-то прятал за спиной. Веру кольнул страх.
Росс опустился перед ней на колени:
– Я люблю тебя, Вера. Я так тебя люблю… Просто хочу, чтобы тебе стало лучше. Мы все хотим, чтобы тебе стало лучше. Пожалуйста, пойми меня!
Теперь она разглядела, что прятал Джулс Риттерман. Шприц для подкожных впрыскиваний и маленькую ампулу.
Ужасный крик раздался в комнате.
Вера поняла, что кричит она сама.
Она попыталась встать со стула, но ее плечи сжимали чьи-то руки, не пуская, не давая вырваться. Ее держали Росс и Де Витт.
– Нет, прошу вас, оставьте меня! – услышала она собственный голос.
Перед ней появилась мать:
– Мы любим тебя, милая. Мы поступаем так ради тебя.
Кто-то закатывал ей рукав. Плечо сжали железной хваткой.
Она почувствовала укол. Какая-то густая жидкость устремилась в мышцу плеча. Она увидела глаза Росса. Глаза Джулса Риттермана. Глаза матери. Глаза Майкла Теннента. Глаза Дэвида Де Витта.
Мать повторила:
– Мы все так любим тебя, милая.
Свет в комнате начал меркнуть.
В тишине она услышала, как за окном щебечет птичка. Летний звук.
Птичка пела специально для нее.
Потом она замолчала.
