сторону Миранды.
– Еще как будет! – Шрив указал на Миранду. – Это величайшее открытие в театральном мире! Он еще когда-нибудь повесит мемориальную доску на этот чертов театр в память о ее выступлении. На этой сцене всемирно известная Миранда дебютировала в «Ромео и Джульетте»! Так и передай ему.
Миранда смущенно прижала текст пьесы к груди.
– Не надо говорить ему этого, Шрив. Пожалуйста, не надо. Лучше играйте без меня.
Фредерик прочитал ужас в ее глазах.
– Прости, детка, но нам нужна актриса или, по крайней мере, женщина, которая могла бы произносить слова женских ролей, для которых Ада уже стара.
– Но…
С помощью Фредерика Шрив поднялся. Скривившись от боли, он поправил на себе костюм, взял из рук Миранды сценарий и сунул его в руки Фредерика. Потом он сделал знак Миранде и стал спускаться с фургона.
– Продолжай репетировать. Вставай и произноси свои следующие слова. Фредди, а ты следи, чтобы она все запомнила. Я пойду в театр и подпишу контракт.
– Шрив! – Миранда почувствовала, что от страха у нее сжимается горло. Он действительно решил вывести ее на сцену перед сотнями людей, чтобы она стала посмешищем.
– «О, говори, мой светозарный ангел!» – начал Фредерик.
– Шрив! – Миранда в отчаянии упала на колени.
Он повернулся к ней; его лицо оказалось совсем рядом с ее.
– Ты будешь великой актрисой, Миранда, – пообещал он ей. – Я сам научу тебя всему. Короли будут отдавать должное твоему таланту и красоте. Принцы будут мечтать о встрече с тобой. Ты станешь звездой двух континентов.
– Нет. О-о-о…
Шрив освободил руку от повязки и взял в ладони лицо Миранды. Поморщившись от боли, он поцеловал девушку в губы. У Миранды перехватило дыхание, ее губы затрепетали. Тогда поцелуй стал настойчивее. Аккуратно подстриженные усики Шрива защекотали губы Миранды. Казалось, поцелуй требовал, чтобы она подчинилась его воле, заставлял ее учить роль, повторять слова.
Все кончилось так же внезапно, как началось. Отстранившись, Шрив заглянул ей в глаза. Его собственные глаза были такими черными, что зрачки почти сливались с радужной оболочкой. Их взгляд проникал Миранде в самую душу; эти глаза видели там испуг, но где-то в самой глубине уже зарождалась, пока еще неуверенная, страсть.
Разглядев это, Шрив улыбнулся. Это была заученная улыбка, полная самоуверенности, но обаятельная.
– Учись, Миранда, – сказал он девушке. – Упорно работай с Фредериком до тех пор, пока я не вернусь. Потом я сам посмотрю, чего ты добилась. Хорошо?
Он опять надел повязку на правую руку. Теперь его левая ладонь гладила ее по щеке. Она кивнула.
– Д-да. Хорошо.
– Отлично. – Как великую драгоценность, он взял ее за руку, помогая встать. – Я скоро вернусь. – И он ослепительно улыбнулся ей.
Миранда почувствовала непривычный жар и трепет во всем теле. Как завороженная она провожала его глазами, пока он не вышел из конюшни.
Фредерик откашлялся.
– «О, говори, мой светозарный ангел!» Взгляд Миранды был прикован к тому месту, где только что стоял Шрив.
– «Ромео! Ромео, о зачем же ты Ромео!» Фредерик даже не попытался скрыть своей многозначительной усмешки.
– Не знаю, стоит ли ей есть. – Ада стояла, уперевшись одной рукой в бок и держа тарелку в другой.
Шрив посмотрел на свиную отбивную, печеное яблоко и зеленый горошек.
– Лучше покорми ее. Я не хочу, чтобы она упала в голодный обморок на сцене.
– А вдруг ее будет тошнить. Многие ничего не едят перед выходом на сцену.
Он пожал плечами.
– У меня никогда не было таких проблем.
– У тебя! – фыркнула Ада. – Ты сделан из железа. У тебя вообще нет нервов.
– Нервы – это роскошь, Ада, мужчинам они ни к чему. – Он снова взглянул на тарелку голодным взглядом, хотя только что поел. – Отдай это ей.
Когда Ада открыла дверь в крошечную каморку, служившую гримерной, Миранда была почти в невменяемом состоянии. Ее голубые глаза остекленели, руки и ноги похолодели от страха; она цеплялась руками за край туалетного столика и не отрываясь смотрела на свое отражение в зеркале. Ее голову покрывал венок из розовых шелковых цветов, а волосы были уложены в длинные белокурые локоны. Бледно-розовая ночная сорочка из муслина с глубоким вырезом на груди была надета под бархатный халат более темного оттенка, схваченный пряжкой на талии.
Слегка улыбнувшись и поцокав языком при виде такого прекрасного воплощения отчаяния, костюмерша
