Эти странные австрийцы

schone Leich (красивым трупом), играет важную роль в их культуре. Вот почему австрийцы убеждены в том, что смерть — это продолжение жизни, а не ее конец. «Тому, кто хотел бы понять, как живет венец, — писал австрийский классик Герман Бар, — следует знать, как его хоронят, ибо бытие его тесно связано с небытием, о котором он поет в сладостно-горьких песнях».

Обычаи, связанные с похоронами, подразделяются на живописные и жуткие. Когда сослуживцы идут за катафалком ведущего актера городского театра, совершающим круг почета вокруг здания, где покойник работал до последнего, а затем сопровождают его на кладбище, то это, в общем-то, приятный глазу ритуал. Во вторую категорию попадает страшная некролатрия[4] Габсбургов. Веками умерших императоров расчленяли и хоронили в разных концах столицы: сердца в одном месте, внутренности в другом, остальное — под церковью Капуцинов.

В число притягательных мест, навевающих думы о смерти, входят венский музей погребальных принадлежностей, где все взоры приковывает к себе гроб со звонком, чтобы, если вас вдруг похоронили живьем, дать знать о совершенной ошибке, и обширное центральное кладбище.

Впервые вопрос о большом центральном кладбище, поскольку существующие трещали по швам, был поставлен свободомыслящим городским советом в XIX веке. При дальнейшем обсуждении проявилась та скрупулезность, с которой австрийцы подходят к вопросам жизни и смерти. Поскольку погост должен был располагаться вдали от центра города, а условия для сохранения тел бедняков не всегда были такими, какими могли бы быть, некий Франц Фельбингер предложил механизм для «pneumatische Leichenbeforderung» (пневматической транспортировки тел — разумеется, на кладбище, а не на небеса). В основе этой идеи лежал принцип пневматической почты, применявшийся в самых крупных универсальных магазинах для пересылки бумаг с одного этажа на другой, — система, впоследствии проданная инженером Фельбингером венскому почтамту. Мертвецов должны были класть под центральным моргом в трубопровод, а затем без сучка без задоринки переправлять в течение нескольких минут на кладбище. К сожалению или к счастью, этому проекту так и не суждено было реализоваться из-за технических трудностей (были высказаны опасения, что трупы застрянут в трубе на полпути и начнут разлагаться, прежде чем их успеют оттуда извлечь).

Центральное кладбище является местом паломничества, особенно в День Всех Святых, когда большинство венцев выезжает в осеннем мраке за город, дабы возложить венок к фамильному склепу либо на могилу какого-нибудь популярного актера или общественного деятеля. Кладбище столь велико, что муниципалитету приходится содержать микроавтобус, который развозит пожилых людей по безмолвным аллеям, а также нанимать хорошего стрелка, который был бы достаточно храбр, чтобы являться сюда на рассвете и отстреливать зайцев, обгрызающих венки.

Самоубийство

На удивление много австрийских интеллектуалов решает упредить волю Всевышнего. Одни само убийства имеют вполне рациональное объяснение, поскольку являются ответом на продолжительную и неизлечимую болезнь (так расстались жизнью писатели Адальберт Штифтер, Фердинанд фон Заар и Людвиг Хевези); другие, судя по всему, — следствие ошибки, как в случае с драматургом Фердинандом Раймундом, который поверил, что после укуса собаки заболел бешенством, и решил не ждать печального конца. Совершенно иначе обстояло дело с философом и самозваным гением Отто Вайнингером: он, чтобы привлечь к себе внимание, покончил с собой в том доме, где умер Бетховен. А вот ученый Людвиг Больтцман, который действительно был гением, покончил с собой в результате депрессии и переутомления.

Строгая критика родителей-австрийцев, вышедшая из-под пера профессора Рингеля, подкреплена длинным перечнем самоубийц среди отпрысков и родных знаменитостей. В их число входят два брата австрийского философа Людвига Витгенштейна, сыновья физика Эрнста Маха и писателя Гуго фон Гофмансталя, дочь писателя Артура Шницлера и брат композитора Густава Малера. К этой категории самоубийц можно причислить и архитектора Эдуарда ван дер Нюлля, который после пренебрежительного монаршего замечания о спроектированном им здании оперы навсегда погрузился в бездну отчаяния.

Кроме того пытались покончить с собой художник Альфред Кубин и композиторы Альбан Берг и Гуго Вольф. Чтобы не отстать от своих подданных, члены правящего дома тоже пополнили ряды членов клуба самоубийц, явив публике один из самых зрелищных актов суицида. Речь идет о трагедии, разыгравшейся в 1889 году в местечке Маейрлинг, когда наследный принц Рудольф застрелил свою любовницу, а затем и себя. Рудольф, на письменном столе которого как напоминание о смерти лежал череп, просто присоединился к когорте тех австрийцев, что предпочли для перехода в мир иной короткий путь (хотя убийство любовницы при этом было нарушением обычного порядка вещей).

Прыжки с мостов в воды Дуная стали в XIX веке настолько обычным явлением, что Вена сделалась одним из тех немногих городов, где было устроено отдельное кладбище для самоубийц — Friedhof der Namenlosen (безымянное кладбище).

У мертвого австрийца есть одно преимущество: его уход со сцены нередко приносит славу и признание, в которых при жизни ему отказывали. Смерть, как порой говорят, это промежуточное состояние между жизнью и бессмертием, и судьба Моцарта тому яркий пример. Малер, подкрепляя этот миф, изрек: «Muss man denn in Osterreich erst tot se in damit sie einen leben lassen F» («Неужто в Австрии, чтобы вам не мешали жить, надо умереть?»)

ДОСУГ И РАЗВЛЕЧЕНИЯ

Земельный участок

Названное в честь его основателя Даниеля Готлиба Шребера, движение за разбивку небольших садов Schrebergarten далеко ушло от первоначального замысла. Шребер-то мечтал о парках отдыха для молодежи, а вместо этого после Первой мировой войны, в период продовольственного дефицита, в этих парках принялись выращивать овощи. Потом их превратили в летние дачи (огороженные в истинно австрийском духе не только зелеными насаждениями, но и частоколом из бесчисленных правил и инструкций) для обитателей многоквартирных домов со скромным доходом.

Нынешний Schrebergarten является последним словом в Gemutlichkeit, здесь полно плодовых деревьев и цветов, за которыми любовно ухаживают, есть здесь непременно крошечная лужайка и летний домик У молодого поколения теперь больше денег, чем было у их родителей в их возрасте, и больше свободного времени для занятий модными ныне видами спорта, скажем, теннисом, поэтому в Schrebergarten, как правило, отдыхают люди средних лет и старики. Многие участки сплошь заставлены садовыми гномиками, которых по виду не всегда легко отличить от хозяев.

Горные прогулки и экскурсии

Пешая прогулка в Альпах либо в венском лесу давно уже стала для австрийского рабочего способом отвлечься от тяжелого труда, а для среднего класса — приятным отдыхом. Сельские радости рабочих и бюргеров когда-то были аккуратно разделены по образовавшимся при замалчиваемом Kulturkampf (столкновении культур) линиям разлома, которые определяли для каждого класса соответствующую манеру отдыха.

Пешая прогулка зачастую проходит в глубокомысленном и полном достоинства молчании.

Что касается столичных жителей, то шатание в ясный день по мрачному и темному венскому лесу (вкупе с носящим ритуальный характер поиском грибов) — это как раз то, что доктор прописал. Ближе к вечеру настает кульминационный момент, Jause, называемый для приличия «полдником», но на поверку оказывающийся обильной трапезой на природе.

Когда-то костюм, указывавший на то, что австриец отправляется за город, чтобы там чудесно провести время, подразумевал наличие Leder-chosen (кожаных бриджей) и тирольской шляпы с заткнутым за ленточку пером. Чтобы носить ее, вам даже не нужно было быть жителем Тирольских Альп. И поныне время от времени можно увидеть господина в полном альпийском обмундировании, с решительным видом шествующего по пятнадцатому округу Вены, но не с тем, чтобы отправиться в горы, а чтобы предаться послеобеденному отдыху среди величественной простоты