сеанс, во время которого придет Салли и скажет имя убийцы. Она была уверена, что сообщение Салли вполне устроит семейство Макси, другими словами, автор письма полагал, что они не знают, кто убийца. На следующем послании была отметка местного почтового отделения, оно сообщало буквально следующее: «Тебе мало было, что ты изводила ее до смерти непосильной работой, грязная убийца!» Миссис Макси внимательно разглядела почерк, но не припомнила, видела ли она его раньше. Почтовый штамп говорил сам за себя, она поняла, откуда эти угрозы. И решила пойти в деревню за покупками.
В маленькой деревенской лавочке было более людно, чем обычно, и по тому, как смолк разговор, когда она вошла, она не сомневалась, о чем тут судачили. Тут были миссис Нельсон, мисс Поллак, старик Саймон с фермы «У плотины», которого считали самым старым в округе, в силу чего он полагал, что имеет все основания не следить за собой, одна-две женщины с соседних ферм, их лица и характеры, если они обладали таковыми, были ей совсем незнакомы. В ответ на ее приветствие собравшиеся пробормотали: «Доброе утро», а мисс Поллак даже добавила: «Сегодня опять чудесный день, не правда ли?», и тут же, глянув торопливо в прейскурант, спрятала вдруг вспыхнувшее лицо за коробками с сухим завтраком. Мистер Уилсон оторвался от своих счетов – он пока что как бы оставался за кулисами – и вышел, как обычно, само почтение, лично обслужить миссис Макси. Высокий, тощий, он смахивал на мертвеца, а на лице его запечатлено было такое отчаяние, что трудно было поверить, что он вовсе не на краю разорения, а владелец вполне процветающей деревенской лавки. До его ушей обычно доходило куда больше сплетен, чем до чьих-нибудь еще в округе, но сам он так редко излагал свое мнение, что его сентенции всегда слушали с величайшим почтением и непременно запоминали. Пока что он хранил молчание по поводу Салли Джапп, но это не означало, что он считает тему недостойной внимания; быть может, это он перед лицом внезапной смерти почтительно смолк. Ясно было, рано или поздно Уилсон вынесет свой приговор, и в округе все очень удивятся, если приговор, вынесенный позднее по всей процедуре именем Закона, окажется иным. Он молча выслушал миссис Макси и начал обслуживать ее – своего самого почетного покупателя, а женщины стайками, невнятно попрощавшись, выползали или, скорее, выметались из лавки. Когда они ушли, Уилсон, оглядевшись с заговорщицким видом, воздел свои водянистые глазки к небу, словно ища благословения Господа, потом перегнулся через прилавок к миссис Макси.
– Дерек Пуллен, – сказал он. – Вот кто.
– Боюсь, я не понимаю, мистер Уилсон, о чем вы. – Миссис Макси не лукавила. Она могла бы добавить, что и особенного желания у нее нет стараться понять его.
– Я ничего не говорил, предупреждаю вас, мэм. Пусть полицейские сами свое дело делают. Но если они станут вам докучать в Мартингейле, спросите их, где прошлой субботней ночью пропадал Дерек Пуллен. Спросите их об этом. Он проходил здесь около двенадцати ночи. Сам видел его из окна спальни.
И Уилсон с довольным видом человека, приведшего окончательный, не подлежащий сомнению довод, выпрямился и в совершенно ином расположении духа принялся заполнять и подсчитывать счет миссис Макси. Она понимала, ей следует сказать, что любое свидетельство, которым он располагает или полагает, что располагает, он должен сообщить полиции, но она не могла заставить себя сказать это. Она вспомнила, каким она видела Дерека Пуллена в последний раз – тщедушный, прыщеватый, в костюме, купленном в магазине уцененных товаров, и дешевеньких ботинках. Его мать была членом «Женского института»[15], а отец работал на одной из ферм сэра Рейнольда, на той, что побольше. Нет, это слишком глупо и несправедливо. Если Уилсон не станет держать язык за зубами, у Пулленов еще до наступления темноты появятся полицейские, и шут их знает, что они там разнюхают. Мальчишка робкий, из него последние мозги вытряхнут, если они у него вообще-то есть. Потом миссис Макси вспомнила, что кто-то был в комнате Салли той ночью. Должно быть, Дерек Пуллен. Если она хочет спасти Мартингейл от дальнейших мучений, ей надо держаться тверже.
– Коли вы располагаете информацией, мистер Уилсон, – сказала она, – думаю, вам надо сообщить ее инспектору Далглишу. Однако следует помнить: вы можете причинить вред очень многим невинным людям, выдвигая такого рода обвинения.
Уилсон принял этот мягкий упрек с величайшим удовлетворением, точно он был тем единственным подтверждением, что было необходимо для его версии. – Он, очевидно, сказал все, что хотел, предмет исчерпал себя.
– Четыре, пять, девять, десять, один фунт один шиллинг. Всего один фунт шестнадцать шиллингов и два пенса, мэм, пропел он.
Миссис Макси расплатилась.
5
Тем временем Далглиш допрашивал в кабинете Джонни Уилкокса, неряшливого двенадцатилетнего коротышку. Он появился в Мартингейле со словами, что его прислал священник к инспектору по очень важному делу. Далглиш принял его с подчеркнутой учтивостью, предложил сесть поудобнее и все подробно рассказать. Он говорил ясно и связно, Далглишу такого интригующего показания еще не довелось услышать.
Оказывается, Джонни со своими соучениками из воскресной школы должен был помогать разливать чай и мыть посуду. К этому поручению он отнесся так, как всегда относятся мальчишки к домашним делам, – как к чему-то унизительному и, откровенно говоря, не очень-то веселому. Правда, потом обещали накормить до отвала остатками с праздничного стола; эти чаепития пользовались всегда популярностью: в прошлом году прискакали несколько охотников помочь и поесть на дармовщину, разделив жалкую добычу с теми, кто потел целый день, только помощь их никому уже не была нужна.
Джонни Уилкокс долго там не отсвечивал – как только пришло достаточно ребят, чтобы он мог незаметно улизнуть, он прихватил два рыбных сандвича, три шоколадных батончика, парочку тартинок с повидлом и отправился на сеновал конюшни Боукока, зная, что сам-то Боукок занят – устроил катание на пони.
Джонни сидел себе мирно на сеновале – жевал гостинцы и читал комикс; сколько времени он там просидел, он сказать не может, помнит только, что остался один батончик, и вдруг услышал шаги и голоса. Значит, не ему одному захотелось тут посидеть тихо-спокойно. Вот, пожалуйста, еще двое явились. Он не стал ждать, полезут они на сеновал или нет, сразу же припрятался – занырнул за большую кипу сена в углу, прихватив с собой шоколадку. Не то чтобы он сдрейфил. Джонни привык все неприятности – и если поркой пахнет, и если в постель рано отправляют – избегать очень просто: он загодя прятался. И на этот раз осторожничал не напрасно. Кто-то лез на сеновал, потом он услышал, как отодвинули дверцу люка. Он притаился и заскучал – всей радости, что шоколадку жевал, старался, чтоб ее хватило, пока незваные гости не отчалят. Их было всего двое, голову на отсечение мог дать, а одной из них была Салли Джапп. Он заметил, как на солнце ее волосы вспыхнули, когда она появилась в люке, но он отполз побыстрее назад, пока она целиком не появилась. Можете не сомневаться. Джонни Салли знал отлично, так что ошибки не было – это он ее и видел и слышал на сеновале в субботу днем. Но мужчину не разглядел и по голосу не признал. А уж как Салли на сеновале появилась, выглядывать из-за кипы сена опасно было: чуть пошевельнешься – шум страшенный может получиться, так что Джонни сидел тихо-тихо. Сеновал был забит, и их голоса почти не слышны были, к тому же не привык он прислушиваться к скучной и непонятной трепотне взрослых, так что и не подумал вникнуть, про что те болтали. В одном Далглиш может не сомневаться – они ссорились, но тихо, о каких-то сорока фунтах говорили, а Салли Джапп под конец сказала, чтобы он взял себя в руки, «следил за светом», и все тогда будет в порядке. Джонни добавил, что говорили-то они долго, но тихо и быстро. Запомнил только эти несколько фраз. Сказать, сколько времени они втроем провели на сеновале, тоже не мог. Ему казалось, целую вечность, у него прямо все тело одеревенело, измаялся от скуки, пока наконец услышал стук дверцы: девушка и ее спутник выбрались с сеновала. Салли – впереди, за ней мужчина. Джонни не выглядывал, пока не услышал их шагов на лесенке. Потом выглянул и заметил руку в кожаной перчатке, задвигавшую люк. Подождал еще несколько минут, потом бегом вернулся в сад на праздник, там его отсутствия никто не заметил. Вот и весь рассказ Джонни Уилкокса о его приключениях в субботу днем; злило, что от Джонни могло быть гораздо больше пользы, повернись все иначе. Будь Джонни чуть отважнее, он разглядел бы мужчину. Будь он постарше или
