Ему требовалось всего полминуты, чтобы позвонить мисс Болем и попросить ее спуститься в архив, так как ему надо было показать ей что-то важное. Мы знаем, как она отреагировала на это сообщение. Нейгл успел сбросить звонок, прежде чем вернулась Дженнифер Придди. Нейгл, сохраняя полное спокойствие, придержал телефонный рычаг и притворился, что разговаривает с сестрой Болем о белье. Затем, не теряя ни минуты, он ушел с почтой. Ему нужно было лишь дойти до ящика, находившегося через дорогу. Потом он стремглав бросился к конюшням, попал в здание через открытую заднюю дверь, положил стамеску в карман, взял идола Типпета и зашел в архив. Мисс Болем, как он и ожидал, сидит на коленях, собирая разбросанные и порванные документы. Она подняла на него глаза, совершенно точно собираясь спросить, где он был. Но прежде чем она успела заговорить, он нанес удар. Как только она потеряла сознание, он мог, не торопясь, заколоть ее стамеской. Ошибки быть не могло, и он собирался ее не допустить. Нейгл пишет с обнаженной натуры и, вероятно, разбирается в анатомии так же, как и большинство психиатров. А со стамеской он обращаться умел. Для столь важного дела он избрал инструмент, которым умел пользоваться.
Мартин сказал:
— Он не успел бы спуститься в подвал, если ходил на угол Бифстик-стрит за своей «Стандард». Но продавец газетного киоска не может поклясться, что видел его. Он держал в руках газету, когда вернулся в клинику, но мог купить ее во время обеда и спрятать в кармане.
— Думаю, так он и поступил, — согласился Дэлглиш. — Вот почему Нейгл не дал Калли посмотреть результаты скачек. Старик тут же понял бы, что это полуденный выпуск. Нейгл унес газету вниз, а потом завернул в нее еду кота, прежде чем сжечь ее в котельной. Естественно, он недолго пробыл в подвале один. Дженнифер Придди следовала за ним по пятам. Но у него было время, чтобы вновь запереть дверь и зайти к сестре Болем спросить, готово ли чистое белье, чтобы забрать его наверх. Если бы Придди не спустилась, Нейгл присоединился бы к ней в общем кабинете. Он постарался бы не оставаться в одиночестве в подвале дольше, чем на минуту. Убийство должно было прийтись на то время, когда он выходил с почтой.
Сержант заметил:
— Интересно, почему он не открыл заднюю дверь после убийства, но скорее всего просто не мог набраться смелости сделать это. В конце концов, если посторонний мог проникнуть в здание таким образом, то вскоре все заговорили бы о том, что «так же мог проникнуть и Нейгл». Он, несомненно, забрал пятнадцать фунтов лишь после вторжения в клинику полковника Фентона. Полицейским из местного отделения всегда казалось странным, что вор знал, где их искать. Полагаю, Нейгл думал, у него есть право на эти деньги.
— Еще более вероятно, что таким образом он хотел скрыть истинную причину вторжения незнакомца, создав впечатление, будто это было банальное воровство. Нейгл совсем не хотел, чтобы полиция задалась вопросом, с какой стати таинственный незваный гость решил завладеть медицинскими архивами. Стащив пятнадцать фунтов, Нейгл — а только он мог это сделать — сбил с толку всех. Так же как и когда постарался с лифтом, разумеется. Милый штришок. Он потратил всего минуту, чтобы загнать лифт на третий этаж, прежде чем выскользнул из полуподвальной двери. При этом существовала вполне отчетливая вероятность: кто-то услышит грохот и запомнит его.
Сержант Мартин подумал, что все эти догадки логичны и прекрасно сходятся одна с другой, но доказать это будет дьявольски трудно, и высказал свою мысль вслух.
— Вот почему я показался в клинике вчера и продемонстрировал свои намерения. Нам нужно привести его в замешательство. Вот почему стоит сегодня вечером заглянуть туда. Если Нейгл там, попробуем немного на него надавить. По крайней мере мы хотя бы знаем, в каком направлении двигаться.
За полчаса до того, как Дэлглиш с Мартином навестили квартиру в Пимлико, Питер Нейгл вошел в парадную дверь клиники Стина и закрыл ее за собой. Не включая свет, он стал пробираться в подвал, освещая дорогу тяжелым фонарем. Ему не так много предстояло сделать — отключить печь для обжига и осмотреть котельную. И еще оставалось одно маленькое личное дельце, которому следовало уделить пару минут. Для этого ему пришлось бы зайти в архив, и это место недавней смерти, где от стен всегда отдавалось эхо, не вселяло в него дикого ужаса. Мертвые были мертвыми, бессильными, лишенными дара речи навеки. Даже в мире всеобщей неопределенности в этом можно было не сомневаться. Человеку настолько хладнокровному, чтобы он мог совершить убийство, было чего опасаться, если размышлять здраво. Но Нейгл не боялся, что ему могут причинить какой-то вред мертвые.
В этот момент он услышал звонок на парадной двери. Это был неуверенный, словно пробный звонок, но он прозвучал неестественно громко в тишине пустой клиники. Когда он открыл дверь, Дженни юркнула в помещение так быстро, что, казалось, пролетела мимо него, подобно духу, прозрачному призраку, рожденному темнотой и туманом осенней ночи. Она сказала, тяжело дыша:
— Прости, милый. Мне надо было тебя увидеть. Когда я поняла, что тебя нет в студии, то подумала, ты можешь оказаться здесь.
— Кто-нибудь видел тебя в студии? — спросил он, чувствуя, что этот вопрос важен, хотя и не осознавая почему.
Она удивленно посмотрела на него:
— Нет. Похоже, в доме никого не было. Я никого не видела. А что?
— Ничего. Не имеет значения. Пойдем вниз. Я разожгу газовую плиту. Ты дрожишь от холода.
Они спустились в полуподвал, их шаги эхом отдавались от стен безмолвного дома, таившего в себе зловещее предзнаменование, дома, который уже завтра наполнится голосами, движением и непрестанным шумом. Она встала на мысочки и перешла на шепот. На верху лестницы она взяла его за руку, и он почувствовал, как мелко дрожат ее пальцы. На полпути вниз внезапно послышался какой-то слабый шум, и она вздрогнула.
— Что это? Что за шум?
— Ничего. Тигра возится со своей банкой, я думаю.
Когда они оказались в комнате отдыха и огонь уже горел, Нейгл опустился на одно из кресел и улыбнулся Дженни. Чертовски досадно, что она вздумала появиться сейчас, но он должен как-то скрыть раздражение. Если ему хоть чуть-чуть повезет, он сможет довольно быстро от нее избавиться. Она покинет клинику задолго до десяти.
— Так что? — спросил он.
Она вдруг бросилась на коврик к его ногам и обхватила руками его колени. Ее тусклые глаза в страстной мольбе искали его взгляда.
— Милый, я должна знать! Я не стану осуждать тебя за то, что ты сделал, если буду обо всем знать. Я люблю тебя и хочу помочь. Милый, ты должен сказать мне, если попал в беду.
Это оказалось еще хуже, чем он ожидал. Непонятно каким образом, но она что-то узнала. Но как и что? Пытаясь сохранять непринужденный тон, он спросил:
— В какую беду, ответь, пожалуйста! Скоро ты будешь утверждать, что это я ее убил.
— О, Питер, пожалуйста, не шути так! Я переживаю. Что-то не так, я точно знаю. Дело в деньгах, правда? Это ты взял те пятнадцать фунтов.
Он едва не рассмеялся от облегчения. В порыве чувств он обнял Дженни, притянул к себе и прошептал, уткнувшись губами в ее волосы:
— Ты глупая девчонка! Я мог бы забраться в мелкую кассу в любой момент, если бы захотел что-то украсть. Что, черт возьми, навело тебя на такую мысль?
— Вот об этом и я думаю. С чего бы тебе их брать? О, милый, не сердись на меня. Я так волновалась. Понимаешь, все дело в газете.
— В какой газете, скажи на милость?
Этим вопросом он хотел помешать ей мыслить логически. Он был рад, что она не видела его лица. Пока ему не приходилось встречаться с ней глазами, он мог прятать злость и предательскую панику. Что, ради всего святого, она пытается сказать?
— В «Стандард». Сержант приходил к нам сегодня вечером. А я ходила за рыбой с картошкой фри. И когда я разворачивала еду на кухне, то посмотрела на газету, в которую она была завернута. Это была пятничная «Стандард» с огромной фотографией той самой аварии самолета на первой странице. Потом я
