Когда обнаружилось, что Элиза Марли, по ее собственному признанию, со вторника на среду ночевала в Лондоне, все пришли в радостное возбуждение, тем более что Селия всем назойливо и неубедительно объясняла, что ее племяннице срочно понадобилось посетить Лондонскую библиотеку. Как заметил Брайс в разговоре с Лэтемом, другое дело – если бы девочка училась в каком-нибудь из новых муниципальных университетов, но в Кембридже, помнится ему, чего-чего, а уж книг всегда хватало. У Брайса и у Лэтема полиция произвела тщательный осмотр автомобилей, но ни тот ни другой особенно не протестовали, и в Монксмире пришли к выводу, что, значит, им нечего скрывать. Еще говорили, доктор Форбс-Денби в присутствии Брайса отбрил по телефону инспектора Реклесса, заявив ему, что никого не касается, звонил ему его пациент или нет, это врачебная тайна. И только когда Брайс почти впал в истерику, умоляя ответить, тот удостоверил, что да, действительно, такое обращение по телефону имело место. Сообщение Селии, что это она подсказала Морису мысль про плывущего по морю мертвеца, получило подтверждение от одного старого уолберсвикского рыбака, который явился к Реклессу с рассказом о том, что мистер Сетон не так давно справлялся у него, куда вынесет приливом лодку с мертвым телом, если пустить ее в море с монксмирского пляжа. Но так как это показание Селии никто не подвергал сомнению, рассказ рыбака особого интереса не вызвал. Поскольку все дружно желали, чтобы возобладала версия о «лондонской шайке злодеев», самое огорчительное было то, что никто, кроме Брайса, не видел в среду в Монксмире никого из посторонних. Он вышел в восьмом часу вечера во двор принести дров из сарая, и в это время в проулок с шоссе с ревом въехал мотоцикл и стал разворачиваться у самой его калитки. Для Джастина мотоциклы – это ужасно, шум был немыслимый, и он возмущенно закричал на парня, а тот в отместку несколько раз проехался туда-сюда у него перед домом, сопровождая катание, как выразился Брайс, неприличными жестами. А потом издал на прощание истошный гудок и умчался. Отношение Реклесса к этому свидетельству неизвестно, хотя факт, что он спросил у Брайса, как выглядел мотоциклист, и, наверно, занес бы описание в протокол, сумей Брайс ему вразумительно ответить. Но мотоциклист был весь в черной коже, на голове шлем и защитные очки, и Брайс сказал только, что тот, по-видимому, был молод и безусловно дурно воспитан. Селия не сомневалась, что это – член шайки. Иначе что бы ему понадобилось в Монксмире?
В субботу к полудню слухи разрослись и приумножились. Дигби получил в наследство сто тысяч, двести тысяч, полмиллиона; сообщение о вскрытии задерживается, так как доктор Сиднем никак не определит причину смерти; Сетон утонул, его задушили, отравили, он истек кровью, умер от удушья; Форбс-Денби заверил Реклесса, что Сетон мог бы еще прожить добрых лет двадцать; что у Сетона сердце могло остановиться в любую минуту; Адам Далглиш с инспектором Реклессом не разговаривают; Реклесс готов арестовать Джейн Далглиш, ему только мотива не хватает; Сильвия Кедж капризничает и отказывается принять от Дигби 300 фунтов наследства; Реклесс со своими подручными явился в пятницу поздно вечером в «Настоятельские палаты», их видели с фонариками на спуске к пляжу; предварительное разбирательство состоится в среду в половине третьего. Разночтений не было только по последнему пункту. Предварительное разбирательство действительно было назначено на среду. На него вызывались Дигби Сетон и Сильвия Кедж. Остальные, получив право выбора, сомневались, как будет воспринято их присутствие, не возбудит ли излишнего любопытства, или, наоборот, развеет подозрения, или просто элементарное благоразумие требует, чтобы они явились из уважения к памяти усопшего.
Утром в субботу стало известно, что инспектор Реклесс ночью выехал на машине из Монксмира в Лондон и ожидается обратно только в воскресенье. Цель его поездки – проверить лондонские алиби, а также ознакомиться с «Клубом мертвецов». Что он выделил на это всего сутки, никого не удивило, он, похоже, уже четко представлял себе, что ищет. Но даже и краткое его отсутствие было облегчением. Словно туман развеялся над Монксмирским мысом. Сумрачный, молчаливый разоблачитель уехал, и стало легче дышать. Но после себя он оставил в сердцах тревогу, и она требовала действий. Все вдруг устремились прочь из Монксмира. Даже Джейн Далглиш с племянником, испытывавших воздействие Реклесса в меньшей степени, чем остальные, рано утром видели у моря – они шагали в сторону Сайзуэлла, обвешанные этюдниками, биноклями и рюкзаками, и было очевидно, что до наступления темноты им не обернуться. Вскоре после этого выехал Лэтем; его «ягуар» пронесся мимо «Дома с розмарином» на скорости шестьдесят пять миль в час, и Селия имела повод колко заметить, что Оливер предпринимает очередную попытку сломать себе шею. Она и Элиза собрались взять с собой Сильвию Кедж и устроить пикник под Олдборо, но Элиза в последнюю минуту передумала и отправилась одна пешком в сторону Уолберсвика. Какие планы были у Дигби Сетона, никто не знал, но когда мисс Кэлтроп позвонила в «Сетон-хаус», чтобы зазвать его с ними на пикник, телефон не ответил. Брайс объявил во всеуслышание, что поедет на распродажу в одну усадьбу под Саксмандемом, где надеется приобрести фарфор XVII века. В половине девятого он уже был далеко, и Монксмир остался в распоряжении приезжих, которые прибывали по одному и по двое в течение дня, оставляли машины в проулке за «Домом кожевника» и разбредались по холмам, да редких пеших туристов из Данвича или Уолберсвика, шагающих через дюны по направлению к птичьему заповеднику.
Но Реклесс, должно быть, возвратился еще в субботу, – потому что, когда рассвело, его машина опять стояла у «Зеленого человечка», а в начале десятого сержант Кортни уже обзванивал всех подозреваемых, приглашая прибыть в гостиницу. Тон у него при этом был безупречно вежливый, но ни у кого не возникло ложного впечатления, что будто бы можно явиться, а можно – нет, как захочешь. Впрочем, выполнять приказ никто не торопился, и все, по молчаливому уговору, прибывали порознь. Сильвию Кедж доставил, как и в предыдущие разы, сержант Кортни в полицейской машине. Вообще Сильвия от всего этого явно получала удовольствие.
В гостинице «Зеленый человечек» их ждала портативная пишущая машинка Мориса Сетона. Она стояла на отдельном дубовом столике в баре, низенькая, поблескивающая металлическими частями, словно вышла из рук специалистов по отпечаткам пальцев и экспертов по машинкам новее, чем была. И казалась в одно и то же время заурядной и жуткой, безвредной и убийственной. Из всего имущества, оставшегося от Сетона, это была, пожалуй, самая его близкая, личная вещь. Глядя на блестящие клавиши, невозможно было не подумать с содроганием о кровавых обрубках его рук, не задаться вопросом, куда делись отнятые кисти. Зачем их всех пригласили, догадаться было нетрудно. Каждому было предложено напечатать два прозаических отрывка: про то, как Керрадерс посещает ночной клуб и как по морю в лодке плывет мертвец без рук.
Сержант Кортни, проводивший следственный эксперимент, чувствовал себя исследователем человеческой природы, наблюдения за реакциями испытуемых давали ему очень богатый материал. Сильвия Кедж довольно долго устраивалась за машинкой, а когда приступила к делу, ее сильные, костлявые мужские пальцы молниеносно запрыгали по клавишам, и чуть не мгновенно появились на свет оба отрывка, четко и красиво перепечатанные без единой помарки. Отличная работа всегда внушает уважение, и сержант Кортни смотрел на перепечатанный Сильвией текст почтительно и немо. Мисс Далглиш, появившаяся в «Зеленом человечке» на двадцать минут позже, неожиданно оказалась вполне умелой машинисткой. Когда-то ей приходилось перепечатывать проповеди отца и расписание служб, и она овладела этим искусством с помощью самоучителя. Она печатала, как полагается, всеми пятью пальцами, но не быстро и, в отличие от мисс Кедж, не поднимая глаз от клавиш. Мисс Кэлтроп посмотрела на машинку так, будто впервые видит подобное приспособление, объявила, что печатать не умеет – она работает с диктофоном – и не понимает, зачем ей попусту терять время. Когда же ее все-таки удалось уговорить, провозилась полчаса, результатом чего явились две никуда не годно напечатанные страницы, и она протянула их сержанту с видом отмщенной страдалицы. А сержант Кортни, глядя на ее длинные ногти, дивился, что она вообще все же как-то ударяла по клавишам. Брайс не сразу приступил к работе, но печатал быстро и правильно, хотя и отпускал попутно язвительные замечания о стилистических достоинствах этой прозы. Хмурый Лэтем оказался мастером не хуже мисс Кедж, только стрекот стоял. Мисс Марли предупредила, что машинописью не владеет, но согласна попробовать. Отказавшись от помощи сержанта, она минут пять присматривалась, соображала что и как, а потом взялась за дело и напряженно, слово за словом, перепечатала весь текст. Вышло неплохо, и сержант Кортни мысленно аттестовал ее как вполне толкового работника, вопреки мнению родной тетки, оценивавшей ее способности на «посредственно». У Дигби вообще ничего не получалось, и заподозрить в этом притворство было невозможно. В конце концов, ко взаимному облегчению, сержант его от дальнейших попыток освободил. Как и следовало ожидать, все, пробы, в том числе и не состоявшееся произведение Дигби, вышли совершенно не похожими на выданные образцы. Да и удивительно было бы, если бы оказалось иначе, – так считал сержант Кортни, он был убежден, что второй отрывок, а может быть, и
