царствования. Но с воцарением каждого нового правителя он становился еще более могущественным. Они с Бетти так умело вели свой салон, что при любой волне оказывались на ее гребне.
31 июля 1830 года внезапно прервалось правление короля Карла X. Казалось бы, его коллапс неизбежно повлечет за собой коллапс барона Джеймса. Он был правой рукой режима, контролирующей все финансовые операции. Король поручил ему осуществление конвертации пятипроцентного государственного займа в трехпроцентный – это была сделка гигантского масштаба. Он финансировал участие Бурбонов в гражданской войне в Испании в 1820-х годах. Знак Почетного легиона ему вручил Бурбон. Он был неотъемлемой частью того, что в народе получило название «бурбонная чума».
Но так или иначе, казалось, что Ротшильд был абсолютно не готов к переменам, произошедшим в июле 1830 года. Его конкуренты предпринимали все необходимые предосторожности, а прекрасный Джеймс продолжал давать балы, которые посещал герцог Шартрский и герцог Брунсвикский. Создавалась впечатление, что он погружен в полуденную летнюю дрему и не замечает, как на улицах как грибы растут баррикады. Старый король бежал. Народ возвел на престол Луи-Филиппа, сына Филиппа Эгалите[3], который, очевидно, был ревностным сторонником либеральных идей. Консерватора Ротшильда ожидало страшное пробуждение.
Но вдруг через месяц после переворота к «гражданину королю» отправляется депутация с поздравлениями по случаю восшествия на престол. И кого же мы видим среди представителей народа? Ну конечно, барона Ротшильда. Кто остался с королем после церемонии и кого король удостоил длительной приватной беседой – конечно, барона Ротшильда. Джеймс, ближайший сподвижник Бурбона, становится другом, финансовым советником и постоянным сотрапезником нового величества.
Возможно, Джеймс был свежеиспеченным мультимиллионером, что же касается нового монарха – то он тем более был свежеиспеченным монархом. Барон Джеймс учел этот факт, и благодаря его усилиям сотрудничество этих двух «свежеиспеченных» сильных мира сего стало тесным и плодотворным. Под влиянием Ротшильда Франция превратилась в настоящий рай для крупной буржуазии. Звезда барона сияла, как никогда, ярко. Банк «Братья Ротшильд» получил фактическую монополия на все государственные займы. Этот же банк вел частные инвестиционные счета монарха. Теперь не кто иной, как Джеймс, формировал внешнюю политику Франции. Его величество часто удостаивал своим посещением вечера, устраиваемые Бетти, а Джеймс получил наконец Большой крест ордена Почетного легиона.
Прошло восемнадцать лет. Баррикады снова выросли на улицах Парижа. И Джеймс, как в прошлый раз, встретил революцию танцуя. 23 февраля 1848 года он танцевал на балу австрийского посланника. 24 февраля 1848 года «гражданин король» бежал. Чернь вывалилась на улицы, разгромила Пале-Руаяль, разрушила до основания королевский замок в Нейи и начала поджигать «капиталистические радости», в число которых попала и вилла Ротшильдов в Сюрезне.
Джеймс отправил жену и дочь в спокойный Лондон, предоставил министру революции Ледри-Роллену 250 тысяч франков на «патриотические цели». Затем он написал и опубликовал письмо, предназначенное временному правительству. Это письмо сохранилось и до сих пор висит на стене кабинета Ги де Ротшильда. В этом письме Джеймс предлагает выделить из своих средств 50 тысяч франков для поддержки тех, кто получил ранения во время уличных боев. Письмо датировано 25 февраля – а это первый день эры, наступившей после падения Луи-Филиппа. Джеймс по-прежнему был всемогущим волшебником, как и во времена битвы при Ватерлоо. Джеймс был все так же выдержан, стремителен и результативен, как и во времена контрабандной переправки золота Веллингтону. И он опять оказался победителем. Через пару недель даже самые фанатичные республиканцы прониклись к нему уважением.
Издатель радикальной газеты «Рабочий набат» писал:
«Вы – олицетворенное чудо, сэр. Луи-Филипп повержен, конституционная монархия и парламентские методы выброшены за борт… Но Вы выжили. Финансовые князья раздавлены, а их банки закрыты. Ведущие промышленники и владельцы железных дорог трясутся от страха. Все разорены, и банкиры, и торговцы, и рантье, и владельцы заводов и фабрик. И только Вы стоите среди руин, целый и невредимый… Состояния исчезают, слава меркнет, суверенные права нарушены… но верховный правитель нашего времени по- прежнему на своем троне; но и это еще не все. Вы могли бы покинуть эту страну, где, говоря словами вашей Библии, горы дрожат и бегут, как овцы. Вы остались, доказав, что Ваше могущество не зависит от власти древних династий… Вы не пали духом, Вы не покинули Францию. Вы больше чем просто государственный деятель, Вы – символ доверия. Разве не пришло время, когда банки, могущественный инструмент средних классов, должны удовлетворить чаяния народа?
…Деньги короновали Вас, а теперь Вы можете достигнуть славы. Неужели Вы не слышите этого призыва?»
Призыва он не услышал. И по многим причинам. Джеймса приглашали стать одним из министров – но не успел он к ним присоединиться, как их всех сместили. Луи-Наполеон просто вышвырнул их, как только был избран президентом Франции в декабре 1848 года. Прошло четыре года, и он провозгласил себя Наполеоном III, императором Франции милостью Божьей и волею народа.
Казалось бы, теперь Джеймс действительно сел на мель. У него не было позитивных связей с этой новой властью. Напротив, было общеизвестно, что он и его братья построили свои состояния на поражении Наполеона I, который приходился дядей теперешнему Наполеону Бонапарту. Но что было гораздо серьезнее, все финансовые советники нового императора были злейшими врагами Джеймса.
Но барон сохранял свою привычную невозмутимость.
– Чувствую приближение нового Ватерлоо, – сказал он, узнав о том, что первым министром финансов Наполеон назначил его злейшего врага, Ахилла Фулда.
Это заявление было несколько преждевременным. Битва, которая предстояла Джеймсу, затянулась надолго, и ей будет посвящена отдельная глава. Но время показало, что красавец Джеймс был прав. История Ротшильдов – это история поражений других.
Царь Соломон
В начале XIX века светлейший князь Меттерних следующим образом высказался о банкирах и их роли в управлении государством.
– Дом Ротшильдов, – сказал он, – играет в жизни Франции гораздо большую роль, нежели любое иностранное правительство… Разумеется, для этого есть свои причины, которые не кажутся мне ни разумными, ни положительными: деньги представляют собой огромную силу во Франции, а коррупция там процветает. У нас (в Австрии) у нее немного поклонников.
Для Семейства это высказывание не сулило ничего хорошего. В смысле кондового антисемитизма Австрия по-прежнему была на высоте. В пределах империи Габсбургов, в отличие от Англии и Франции, евреи не имели права владеть землей, не могли служить в государственных учреждениях или выступать в суде в качестве адвокатов. Юриспруденция, педагогика и любого рода политическая деятельность были для евреев закрыты. Заключение брака в еврейской среде требовало специального разрешения, а количество возможных браков в каждом было строго ограничено. Евреи обязаны были платить подушный налог и подавать информацию о количестве членов семьи в специальное Управление по делам евреев. Если еврей не являлся подданным Австрийской империи, он мог получить разрешение на пребывание в стране только на очень короткий срок. Автрийская полиция настолько строго следила за выполнением этого правила, что ни один из Ротшильдов не присутствовал на Венском конгрессе. Битва при Ватерлоо давно закончилась, а Ротшильды и на пушечный выстрел не могли подойти к австрийскому министру финансов.
Но после событий в Эксе Австрия была готова упасть в объятия Семейства. И Ротшильды начали действовать – они отправили одного из братьев организовать «отдел Габсбургов».
Разумеется, был выбран именно тот из братьев, который лучше всего подходил для выполнения поставленной задачи. Это, конечно, был не Натан с его черным юмором и угрюмостью и не блестящий денди Джеймс. Им нечего было делать в мрачных пределах Хофбурга. В Австрию отправили Соломона, любимца Майера Амшеля, прирожденного дипломата и придворного льстеца, который мог легко найти общий язык с любым представителем знати, как будто и у него была такая же уходящая в глубь веков родословная.
Ни один министр иностранных дел не мог бы лучше спланировать свой первый визит в Вену. То здесь, то там он намекал австрийским чиновникам, что готов перенести центр деятельности Ротшильдов из Франкфурта, который стал благодаря Семейству мировым финансовым центром, в любой другой город, который предоставит ему больше возможностей. Слухи и намеки достаточно быстро достигли именно тех
