брак – и очень кстати, он женился на милейшей графине Мелани Зичи-Ферарис, светской даме, которая, между прочим, брала кредиты у Ротшильда. Светская жизнь Вены стала оживленной, как никогда ранее. Приемы и торжества в замке Меттернихов сменялись праздниками в доме Соломона. Мелани, даже беседуя с императором, называла Ротшильда попросту, почти по-родственному – «наш Соломон». Семейство Ротшильд принимало в кампании Соломона самое активное участие. Баронесса Джеймс де Ротшильд снабжала Мелани новинками парижской моды, баронесса Кальман присылала потрясающие предметы искусства из Неаполя. Из Лондона Меттернихам везли экзотические растения. Все это было чрезвычайно приятно! Сам Соломон с новой энергией занялся благотворительностью. Из Силезии сообщали, что Соломон так много делает для народа, что это может служить примером для всей страны. И конечно, деликатное, но всевозрастающее давление продолжалось.
И вот в 1843 году долгожданное свершилось. Последний барьер был снесен. Соломон получил высочайшее разрешение на приобретение сельскохозяйственных земельных угодий в личную, передаваемую по наследству собственность. Он тут же реализовал свое право, купив четыре обширных имения Моравии, Пруссии и Силезии. Он стал владельцем замков, водопадов, лесов и рощ, озер с лебедями и конюшен с породистыми лошадьми, ферм и лугов, на которых паслись тучные коровы, парков и садов. Или, другими словами, фактически и юридически Соломон превратился в крупнейшего земельного магната.
Более того, Соломон стал символом стабильности и благополучия государства. Вот наглядный тому пример. В октябре 1845 года он отправляется во Франкфурт, на очередной семейный совет. В это время резко падают цены на Венской бирже. Меттерних пишет паническое письмо Соломону и требует его немедленного возвращения. Соломон возвращается. Цены стабилизируются. Физического присутствия Соломона в Вене оказалось достаточным для полной стабилизации обстановки.
Все так, но сейчас у власти Меттерних, и это не может продолжаться вечно. Что же ожидает великого банкира в дальнейшем?
Февраль 1848 года принес революционные потрясения. Король Франции Луи-Филипп был сброшен со своего трона, на парижских улицах выросли баррикады. У Джеймса де Ротшильда возникли проблемы, носившие, разумеется, временный характер. Не осталась в стороне и Австрия. Холодный ветер перемен ворвался в венские гостиные. Первому министру императора уже стукнуло 76 лет, но чутье его по-прежнему не подводило.
– Если эти черти доберутся до меня, несдобровать и вам, – предупредил он первого банкира.
События не заставили себя ждать. Вечером 13 марта разъяренная толпа вышла на улицу с требованием отставки Меттерниха. Изображение первого министра было предано огню под радостные вопли черни. Меттерних подал в отставку. Через двадцать четыре часа его уже не было в Вене: он бежал во Франкфурт, прихватив тысячу дукатов золотом и заемное письмо на банк Ротшильдов – прощальный дар Соломона.
Через несколько месяцев пришла очередь банкира. Опять на сцене появилась толпа. На этот раз она штурмовала Арсенал и ворвалась в «Ромишер Кайзер», расположенный неподалеку. Соломон бежал в Германию. В Вену он больше не вернулся. Никогда.
Да, Соломон иногда был уязвим – как человек, но никогда – как Ротшильд. Он был воплощением воли клана. Венский дом Ротшильдов в Вене был сохранен, и его возглавил сын Соломона, Ансельм. Великие семьи менее уязвимы, чем великие люди. Были наследники и у первого министра.
Вернемся в наши дни: каждый год князь Меттерних шлет в подарок барону Эли де Ротшильду набор своих лучших вин, изготовленных в замке Иоханнисберг из винограда, выращенного на рейнских виноградниках. И каждый год он получает ответный подарок. Барон Эли посылает ему лучшие образцы своего шато лафит, одного из лучших бордоских вин. И каждый год семьи обмениваются визитами.
Так что в конце концов аристократия победила чернь.
Карл, барон с походной Торой
– Ротшильд допущен к руке папы римского, – надрывались газетные борзописцы образца 1832 года, – его удостоили аудиенции… покидая его святейшество, Ротшильд выразил свое глубокое удовлетворение встречей… в то время как христианин может поцеловать край туфли святого отца, еврею дали поцеловать палец!
Шум поднялся страшный. Но самое важное заключалось не в том, что Ротшильд поцеловал что-то более ценное, чем позволено целовать простому смертному. Существенно было то, что этим Ротшильдом был Карл, почти неизвестный и вечно находившийся в тени, в отличие от братьев, сверкавших как звезды на небосклоне европейской экономики и политики.
Итак, Карл Ротшильд. В начале своей карьеры его называли Кальманом, то есть по имени, полученному при рождении. Он не отличался ни быстротой и расторопностью братьев Натана, Соломона и Джеймса, ни их энергией. Тихий, застенчивый и косноязычный, он не стремился постоянно расширять поле своей деятельности. Он рано обзавелся типичным для Ротшильдов брюшком. Задолго до того знаменательного случая, когда Карл припал к руке папы римского, он получил в семье прозвище «мальчик с мезузой». Мезуза – это маленький свиток Торы, который обычно помещают на двери и который ортодоксальные евреи целуют перед тем, как отправиться в путь. А Карл постоянно находился в пути. Он был главным курьером Семейства. Вплоть до 1821 года он был «министром без портфеля». Но затем количество принадлежащих Семейству владений превысило количество властителей, и братья призвали Карла.
Все началось с конгресса в Лейбахе, очередного характерного для того времени политического действа, на который съезжались монархи крупнейших европейских государств. В Лейбахе было принято решение о реставрации абсолютизма в Неаполе и о возвращении туда Бурбонов. Австрия получила добро на проведение военной интервенции, которую требовалось обеспечить финансовой поддержкой – и это, естественно, было предложено осуществить Ротшильдам.
Но кто из Ротшильдов сможет взяться за это дело? Натан Ротшильд Лондонский не испытывал ни малейшего желания принимать участие в подобном антилиберальном мероприятии, кроме того, он был занят проведением сделки на миллион фунтов. Джеймс Парижский был целиком и полностью поглощен финансированием Бурбонов и не имел возможности отвлекаться на что-то другое. Амшель Франкфуртский финансировал послевоенное восстановление Германии, и это отнимало все его время и силы. Что же до Соломона Венского, то, как вы помните, в это время он проводил лотереи и осуществлял сделки на благо отпрысков Марии-Луизы, так что хлопот у него было более чем достаточно. В любом случае, они требовали его постоянного присутствия в Вене.
«Я понимаю, что сейчас мой долг заключается в том, чтобы избегать всего, что могло бы привлечь ко мне внимание, – писал он Меттерниху, – а поездка в Лейбах в данных обстоятельствах, несомненно, такое внимание привлечет».
Оставался только один из сыновей Майера Ротшильда, тот, о котором никто и не вспомнил. «Младший братец Ротшильд», как его называл министр финансов Австрии, хотя тот и был на четыре года старше настоящего «младшего братца», Джеймса, – вот кто стал посланцем Семейства. Интересно, предвидели старшие братья, что, направляя Карла в Лейбах, они создают будущего финансового властителя Апеннинского полуострова? Карл действительно стал самым могущественным финансовым магнатом Италии. Стоило ему оказаться перед вызовом, достойным Ротшильдов, – и он ответил так, как подобает Ротшильду. В Лейбахе он мгновенно выработал оптимальную схему финансирования операции: Вена предоставляет Неаполю кредит, при помощи которого он оплачивает расходы, связанные с австрийской оккупацией.
Ротшильды занимались привычным делом – превращали кризисные ситуации в ценные бумаги. Но на этот раз у руля стоял Карл. Он был главным идеологом операции, он же занимался ежедневной рутинной работой. Перед отъездом король Неаполитанский получил от австрийского императора ссуду в размере нескольких тысяч гульденов, и эту сделку осуществил Карл. Теперь он стал банкиром монархов. Так же как и братья.
Он был так же стремителен, как и братья. Не успел закончиться конгресс в Лейбахе, как на севере Италии вспыхнуло восстание. Карл стремительно добрался до Флоренции, где дрожало от страха его неаполитанское величество. Ротшильду пришлось не только быстро передвигаться, что не очень-то соответствовало его комплекции, ему пришлось говорить много, быстро и убедительно. Он преуспел и на этом поприще. Ему удалось убедить перепуганного монарха в том, что австрийские драгуны вскоре втопчут в грязь всех подстрекателей к мятежу, что они не замедлили сделать. Олицетворенная уверенность и
