что мои вечерние потуги разговорить миссис Деттииджер оказались напрасными,
— О, это имеет отношение. В высшей степени важное отношение. И я тоже нашел некоторое подтверждение этому. Мы проследили путь пропавшей библиотечной книги. В Вестминстерской городской библиотеке нам очень помогли. Мисс Пирс приходила в филиал в Мэрилебон во второй половине дня в четверг, восьмого января, когда была не на дежурстве и спрашивала, есть ли у них книга о судах над немецкими военными преступниками. Она сказала, что ее интересует суд в Фельсенхаме в ноябре 1945 года. Они не смогли у себя ничего найти, но пообещали, что пошлют запросы в другие лондонские библиотеки, и предложили, чтобы она еще раз зашла или позвонила по телефону через один-два дня. Она позвонила им в субботу утром. Они сказали, что им удалось найти книгу, где среди других рассказывается и о суде в Фельсенхаме, и она зашла к ним во второй половине дня. Каждый раз она представлялась как Джозефииа Фоллон и предъявляла билет Фоллон и голубой жетон. В обычных случаях они, разумеется, не обратили бы внимания на фамилию или адрес. На этот раз они их запомнили, поскольку книгу надо было специально выписывать из другой библиотеки.
— Книгу вернули, сэр?
— Да, но анонимно, и они не могут точно сказать когда. Вероятно, в среду после смерти Пирс. Кто-то оставил ее в тележке с научно-популярной литературой. Когда помощница библиотекаря пошла положить в тележку недавно возвращенные книги, она обнаружила ее, отнесла обратно на стойку, чтобы зарегистрировать, и отложила, чтобы вернуть в библиотеку, из которой ее брали. Никто не видел, кто принес ее. В этой библиотеке много народу, люди заходят и уходят, когда им вздумается. Было достаточно просто принести книгу в сумке или в кармане и положить ее на тележку среди других. Помощница, которая нашла ее, дежурила за стойкой большую часть дня, а кто-то из младшего персонала наполнял тележку. Девушка не успевала все сделать, и тогда ее старшая подруга пошла ей помочь. Она сразу обратила внимание на книгу. Это было приблизительно в четыре тридцать. Но положить ее могли в любое время.
— Есть отпечатки пальцев, сэр?
— Ничего полезного. Несколько смазанных. Ее брали в руки многие сотрудники библиотеки и бог знает сколько читателей. А почему бы и нет? Они не могли знать, что это одна из улик в расследовании убийства. Но в ней есть кое-что интересное. Взгляните.
Он открыл один из ящиков стола и достал оттуда объемистую книгу в темно-голубом переплете с выдавленным библиотечным номером на форзаце. Мастерсон взял ее и положил на стол. Он уселся и осторожно, не торопясь, раскрыл ее. Это был отчет о различных судах над военными преступниками, проходивших в Германии начиная с 1945 года и дальше, все было тщательно задокументировано, отнюдь не сенсационно в изложении. Книга была написана советником королевы, когда-то работавшим в штате генерального судьи-адвоката. В ней было всего несколько снимков, и из них только два относились к суду в Фельсенхаме. Один представлял собой общий вид зала суда с плохо различимым доктором на скамье подсудимых, а другой был фотографией начальника лагеря. Делглиш сказал:
— Здесь упоминается Мартин Деттинджер, но мельком. Во время войны он служил в Королевском Уилтширском полку легкой пехоты и в ноябре 1945 года был назначен членом военного трибунала в Западной Германии, чтобы судить четырех мужчин и одну женщину, обвинявшихся в военных преступлениях. Такие трибуналы были созданы на основании специального приказа по армии в июне 1945- го, и конкретно этот состоял из председателя — бригадира гвардейских гренадеров, четырех армейских офицеров, среди которых был Деттинджер, и судьи-адвоката, назначенного генеральным судьей-адвокатом вооруженных сил. Как я уже сказал, они должны были судить пятерых человек, которые, предположительно, — вы найдете обвинительное заключение на странице сто двадцать семь, — «действуя совместно и во исполнение общего намерения, действуя в интересах и от имени существовавшего в то время германского рейха, в день или примерно в день 3 сентября 1944 года сознательно, преднамеренно, исходя из ложных побуждений, помогали, способствовали и участвовали в убийстве 31 польского и русского гражданина».
Мастерсон не удивился, что Делглиш способен процитировать обвинительное заключение слово в слово. Это была административная ловкость, способность запоминать и представлять факты с невероятной аккуратностью и точностью. У Делглиша получалось лучше, чем у большинства — если ему хотелось поупражняться в технике, — то не сержанту было его прерывать. Он ничего не сказал. Он заметил, что старший инспектор взял большой серый камень, идеальной яйцеобразной формы, и начал медленно катать его между пальцами. Вероятно, камень привлек его внимание где-то на территории больницы, и он подобрал его, чтобы использовать как пресс-папье. Утром камня па письменном столе определенно не было. Усталый, напряженный голос продолжал:
— Эти тридцать один человек — женщины и дети — были евреями, рабами-рабочими в Германии и, по имевшимся сведениям, болели туберкулезом. Они были отправлены в медицинское учреждение в Западной Германии, которое первоначально предназначалось для ухода для за душевнобольными, но в котором начиная с лета 1944 года занимались не лечением пациентов, а их убийствами. Не существует данных о том, сколько немецких душевнобольных пациентов были здесь умерщвлены. Персонал давал подписку о неразглашении информации о том, что там происходило, но в соседних кварталах ходило множество слухов. Третьего сентября 1944 года в это медицинское учреждение был направлен транспорт, привезший туда польских и русских граждан. Им сообщили, что здесь их будут лечить от туберкулеза. Той же ночью им были сделаны смертельные инъекции — мужчинам, жепщинам и детям, — и к утру все они были мертвы и захоронены. Именно за это преступление, а не за убийства немецких граждан, пятеро обвиняемых предстали перед судом. Среди них был главный врач Макс Кляйн, молодой фармацевт Эрнст Губмаи, старший брат милосердия Адольф Штрауб и юная, необученная девушка-медсестра восемнадцати лет по имени Ирмгард Гробель. Главный врач и старший брат милосердия были признаны виновными. Фармацевт и девушка были оправданы. Вы можете найти выступление ее защитника на странице сто сорок. Лучше сами прочитайте его вслух.
Удивленный, Мастерсон молча взял книгу и открыл на странице сто сорок. Он начал читать вслух. Его голос звучал неестественно громко:
— «Этот суд не обвиняет подсудимую Ирмгард Гробель в участии в умерщвлении немецких граждан. Мы знаем, что происходило в Институте Штайнхофф. Мы знаем также, что это делалось в соответствии с немецкими законами, установленными Адольфом Гитлером единолично. В соответствии с приказами, изданными высшей властью, многие тысячи сумасшедших немцев были умерщвлены на абсолютно законных основаниях, начиная с 1940 года. О моральной стороне этого любой волен судить, как ему угодно. Вопрос заключается не в том, считал ли персонал Штайнхоффа это неправильным, или же они думали, что поступают милосердно. Свидетелями было доказано, что существовал закон. Ирмгард Гробель, если она была связана со смертями этих людей, действовала в соответствии с законом.
Но мы здесь обсуждаем не убийства душевнобольных. Начиная с июля 1944 года тот же закон был распространен на неизлечимо больных туберкулезом иностранных рабочих. Можно удовлетвориться тем, что обвиняемая не сомневалась в законности таких убийств, когда речь шла о немецких гражданах, находящихся в безнадежном состоянии и ликвидируемых в интересах государства. Но моя цель заключается не в этом. Мы сейчас не можем судить, о чем думала обвиняемая. Она не была замешана в тех убийствах, которые рассматривает этот суд. Транспорт с русскими и поляками прибыл в Штайнхофф 3 сентября 1944 года в половине седьмого вечера. В этот день Ирмгард Гробель вернулась из отпуска. Суд заслушал показания свидетелей о том, как она зашла в комнату дежурных медсестер в половине восьмого вечера и переоделась в униформу. Она дежурила с девяти вечера. В промежутке между тем, как она вошла в Институт и пришла в комнату дежурных медсестер в блоке «Б», она говорила только с двумя другими медсестрами, свидетельницами Виллиг и Роде. Обе эти женщины показали, что они не говорили Гробель о прибытии транспорта. Итак, Гробель входит в дежурную комнату. Она совершила трудное путешествие, устала, и ее подташнивает. Именно тогда звонит телефон, и доктор Кляйн говорит с ней. Суд заслушал показания свидетелей этого разговора. Кляйн просит Гробель посмотреть в шкафчике для лекарств и сказать, сколько эвипаин и фенола осталось в запасе. Вы слышали, что эвипан доставлялся в картонных коробках, каждая коробка содержала двадцать пять инъекций, и каждая инъекция состояла из одной капсулы эвипаиа в форме порошка и одного контейнера с дистиллированной водой. Эвипан и фенол, вместе с другими опасными лекарствами, хранились в дежурной комнате медсестер. Гробель проверяет количество и сообщает Кляйпу, что в наличии имеются две коробки звипана и около ста пятидесяти кубических
