сантиметров жидкого фенола. Тогда Кляйи приказывает ей приготовить весь имеющийся в наличии запас эвипана и фенола к передаче старшему брату милосердия Штраубу, который придет за ним. Он также приказывает ей передать двенадцать шприцов емкостью десять кубических сантиметров и несколько толстых игл для них. Обвиняемая утверждает, что при этом он ни разу не сказал, для какой цели ему требуются лекарства, и вы слышали от обвиняемого Штрауба, что он действительно не просветил ее в этом отношении.
Ирмгард Гробель не покидала дежурной комнаты в тот вечер до тех пор, пока ее не перенесли в свою комнату в девять часов двадцать минут. Суд слышал показания о том, как сестра Роде, придя на дежурство позже, обнаружила ее лежащей в обмороке на полу. На протяжении пяти дней она была прикована к постели приступами острой рвоты и лихорадкой. Она не видела, как русские и поляки поступили в блок «Б», она не видела, как их тела вынесли оттуда рано утром 4 сентября. Когда она вновь приступила к работе, трупы уже были захоронены.
Господин председатель, суд заслушал показания свидетелей, которые рассказывали о доброте Ирмгард Гробель, о ее мягком обращении с детьми-пациентами, о ее хороших профессиональных навыках; я хотел бы напомнить суду, что она молода, сама едва ли не дитя. Но я не прошу для нее оправдания на основании ее молодости или ее пола, поскольку она — единственная из всех обвиняемых совершенно очевидно невиновна в этом преступлении. Она не участвовала в убийстве этих русских и поляков. Она даже не знала об их существовании. Защите больше нечего добавить».
Голос Делглиша, прозвучавший с горечью, нарушил тишину:
— Обычное тевтонское обращение к законности — вы отметили, сержант? Они не теряли даром времени на убийства, не так ли? Поступили в семь тридцать, а вскоре после девяти уже сделаны инъекции. И почему эвипан? Они не могли быть уверены, что смерть наступит немедленно, если только они не вводили ударную дозу. Я сомневаюсь, может ли доза меньше двадцати миллиграммов убить немедленно. Не то чтобы это их беспокоило. Гробель спасло то, что она была в тот день в отпуске до позднего вечера. Защитник утверждал, что ей никто не сообщил о том, что прибыли иностранные пленные, что она об этом не знала до утра четвертого сентября. Это же заявление дало основание освободить фармацевта. Формально они оба были невиновны, если вообще можно применить это слово в отношении любого человека, работавшего в Штайнхоффе.
Мастертоп молчал. Все это было так давно. Гробель была девчонкой. На десять лет моложе, чем он сейчас. Война была для него древней историей. Она имела к нему отношения не больше, чем Война Алой и Белой розы, пожалуй, еще меньше, поскольку не отзывалась смутными романтическими и рыцарскими картинками истории, прочитанной в детстве. Он не питал никаких особенных чувств по отношению к немцам, как, в сущности, и к людям какой-нибудь другой национальности, кроме тех немногих, которых он воспринимал как культурно и интеллектуально менее развитых. Немцы к ним не относились. Германия для пего означала чистенькие отели и хорошие дороги, ребрышки, которые едят, запивая местным вином, в гостинице «Апфель Вайн Штрубен», Рейн, извивающийся под ней как серебряная лента, и превосходную площадку кемпинга в Кобленце.
И если кто-то из обвиняемых из Фельсенхама был жив, они все были далеко не молоды. Ирмгард Гробель самой уже было сорок три года. Это все была такая древняя история. Она вспомнилась только потому, что соприкасалась с сегодняшним делом. Он сказал:
— Это происходило так давно! Неужели ради сохранения этой тайны стоит убивать? Кому сейчас это надо, на самом деле? Разве официальная политика не призывает «забыть и простить»?
— Мы, англичане, хорошо умеем прощать своих врагов, это избавляет нас от обязанности любить своих друзей. Посмотрите на эту книгу, Мастерсон. Что вы заметили?
Мастерсон раскрыл страницы, слегка их потряс, поднял книгу на уровень глаз и осмотрел переплет. Потом он снова положил ее на стол и надавил на страницы посредине. Там, завалившись в глубину складок, лежало несколько песчинок.
Делглиш сказал:
— Мы послали образец на анализ в лабораторию, но в результате можно не сомневаться. Этот песок почти наверняка из одного из пожарных ведер в Найтингейл-Хаус.
— Так, значит, именно там книга была спрятана, пока он, или она, не смог вернуть ее в библиотеку. Один и тот же человек спрятал и книгу, и опрыскиватель для роз. Все просто, сэр.
— Слишком просто, вам не кажется? — спросил Делглиш.
Но сержант Мастерсон припомнил кое-что еще:
— Та брошюра, которую мы нашли в комнате Пирс! Она ведь была о работе Убежища для жертв войны с фашизмом в Суффолке? Предположим, Пирс посылала за пей? Не пеклась ли она о наказании, соответствующем преступлению?
— Я думаю, это так. Мы свяжемся с этой организацией утром и выясним, что она им обещала, если обещала вообще. И мы еще раз поговорим с Куртни-Бригсом. Он был в Найтингейл-Хаус примерно в то время, когда умерла Фоллон. Когда мы узнаем, с кем он приходил увидеться или для чего, мы сможем приблизиться к раскрытию этого дела. Но все это должно ждать до завтрашнего дня.
Мастерсон подавил зевок. Он сказал:
— Завтра, сэр, наступило уже почти три часа назад.
2
Если ночной портье в «Фальконерс армс» и был удивлен столь поздним возвращением двух постояльцев — один из которых был явно болен, у него была демонстративно перебинтована голова, — он был приучен не показывать это. Его вопрос, не сможет ли он быть чем-то полезен джентльменам, был задан автоматически; ответ Мастерсоиа был едва вежлив. Они поднялись на три пролета по ступенькам на свой этаж, поскольку старомодный лифт работал ненадежно и шумно. Делглиш, упрямо решивший не показывать свою слабость перед сержантом, заставил себя подниматься по лестнице, не держась за перила. Он знал, что это было глупое тщеславие, и, когда он добрался до своей комнаты, ему пришлось расплатиться за это. Он так ослабел, что был вынужден на минуту прислониться к двери, прежде чем смог неверными шагами дойти до умывальника. Он уцепился за краны, чтобы не упасть. Пока его болезненно рвало, он упирался в предплечье лбом. Не поднимая головы, он отвернул правый кран. Из него полилась ледяная вода. Он поплескал водой себе в лицо и сделал несколько глотков из сложенных ковшиком рук. И сразу же почувствовал себя лучше.
Он долго не мог заснуть. Забинтованный кокон головы было трудно удобно пристроить на подушках, а потеря крови, казалось, вызвала сверхъестественную активность мозга, яркую и отчаянно сопротивлявшуюся сну. Когда он наконец задремал, то лишь для того, чтобы увидеть сон. Он шел по территории больницы с Мейвис Гиринг. Она по-девчоночьи мелькала между деревьями, размахивая своими садовыми ножницами, и мяукала, как котенок: «Удивительно, что здесь можно отыскать цветы для выставки даже в это мертвое время года».
Ему не казалось странным ни то, что она срезала распустившиеся красные розы с мертвых веток, ни то, что никто из них не обратил внимание на тело Мэри Тейлор, чья белая шея была туго перехвачена шнуром висельника, когда она плавно покачивалась на одном из суков.
Под утро он заснул крепче. Но, несмотря на это, резкий настойчивый звонок телефона разбудил его, и он мгновенно пришел в себя. Освещенный циферблат дорожных часов показывал пять часов сорок девять минут утра. Он с трудом оторвал голову от плоской подушки и потянулся к трубке. Голос был абсолютно бесцветным. Но в то же время он знал, что мог бы отличить его от голоса любой другой женщины в мире.
— Мистер Делглиш? Это Мэри Тейлор. Извините, что я беспокою вас, но я подумала, что вы предпочли бы, чтобы я все-таки позвонила. У нас здесь пожар. Ничего опасного: он на территории. Похоже, что он начался в заброшенной сторожке садовника примерно в пятидесяти ярдах от Найтингейл-Хаус. Само здание находится в безопасности, но огонь очень быстро распространился по деревьям.
Делглиш был поражен, насколько ясно он мог соображать. Его рана больше не болела. Он чувствовал, что его мысли были в буквальном смысле легкими, и понадобилось дотронуться до тугой бинтовой повязки, чтобы убедиться, что она все еще там. Он сказал:
— Морэг Смит. С ней все в порядке? Она пользовалась этой сторожкой как своего рода убежищем.
— Я знаю. Она рассказала мне об этом вечером, после того как привела вас. Я предоставила ей здесь
