поведения, превратившейся в настолько неотделимый элемент его профессиональной жизни, что она уже не казалась искусственной, он словно бы говорил: «Мы оба — профессионалы, имеющие каждый в своей области определенную репутацию. Мы оба знаем, о чем идет речь. Вы простите мне, надеюсь, недостаток дружелюбия, но мы ведь можем оказаться по разные стороны баррикады».
Правда состояла в том, что они уже были по разные стороны и оба отдавали себе в этом отчет. От Фаррелла будто бы исходила некая эманация, окутывающая Барбару Бероун успокоительной аурой: «Я здесь, я на вашей стороне, предоставьте все мне. Вам не о чем беспокоиться». Это послание Дэлглиш уловил со смутным ощущением мужской солидарности, близкой к заговору, из которого она была исключена. Фаррелл все делал очень умело.
Его фирма «Торрингтон, Фаррелл и Пендж» со всеми своими многочисленными филиалами пользовалась незамутненной репутацией уже более двухсот лет. Ее специалисты по уголовным делам представляли интересы некоторых наиболее изобретательных негодяев Лондона. Одни из них наслаждались жизнью в своих виллах на Ривьере, другие — на собственных яхтах. Очень немногие пребывали за решеткой. Дэлглиш вдруг представил себе тюремный фургон, мимо которого двумя днями раньше проезжал по дороге в Ярд, и вереницу чужих враждебных глаз, уставившихся сквозь оконные прорези с таким выражением, будто они ничего больше не ожидали увидеть в этой жизни. Будь эти люди способны оплатить часа два времени Фаррелла, все для них могло бы обернуться по-другому.
— Не понимаю, зачем нужно было беспокоить меня, — раздраженно сказала Барбара Бероун. — Пол даже не сообщил мне, что собирается ночевать в этой церкви. К тому же в обществе бродяги. Я хочу сказать, что все это ужасно глупо.
— Когда вы виделись с ним в последний раз? — спросил Дэлглиш.
— Вчера утром, приблизительно в четверть десятого. Он поднялся ко мне как раз перед тем, как Мэтти принесла завтрак. Пробыл недолго, с четверть часа.
— Как он выглядел, леди Бероун?
— Выглядел как всегда. Говорил мало. Он никогда много не говорил. Кажется, я рассказала ему, как собираюсь провести день.
— И как вы собирались его провести?
— Я была записана на одиннадцать часов в парикмахерский салон «Майкл и Джон» на Бонд-стрит. Потом обедала в Найтсбридже со старой школьной подругой. Потом мы с ней делали покупки в «Харви энд Николз». К чаю я возвратилась домой, но к тому времени он уже ушел. Больше я его не видела.
— А не известно ли вам, возвращался ли он домой?
— Не думаю, но в любом случае я его не видела. Переодевшись, я взяла такси и поехала в Пембрук-Лодж. Это в Хэмпстеде, там находится частная клиника моего кузена. Он врач-акушер, мистер Стивен Лампарт. Мы были вместе до полуночи, потом он привез меня домой. Мы ужинали в Кукхеме, в «Черном лебеде». Из Пембрук-Лодж уехали без двадцати восемь и отправились прямо в «Черный лебедь». То есть по дороге нигде не останавливались.
«На редкость удачно для вас», — отметил про себя Дэлглиш. Он ожидал, что рано или поздно она предъявит свое алиби, но не думал, что так скоро и в таких подробностях.
— А когда вы виделись с сэром Полом во время завтрака, он не говорил вам, как собирается провести день?
— Нет. Но разве вы не можете справиться об этом в его ежедневнике? Он держит его в кабинете, в ящике письменного стола.
— Мы обнаружили часть ежедневника в ризнице. Он обгорел. — Произнося это, Дэлглиш внимательно наблюдал за ее лицом. Синие глаза вспыхнули, насторожились, но он мог поклясться, что его сообщение было для нее новостью.
— Как странно! — воскликнула она, снова обращаясь к Фарреллу. — Зачем Полу сжигать свой ежедневник?
— Неизвестно, сам ли он это сделал, но ежедневник лежал на поддоне камина. Несколько страниц было сожжено, а от последней оторвана верхняя половина.
Фаррелл и Дэлглиш встретились взглядами, но оба промолчали.
— Вот почему мы пытаемся восстановить его передвижения каким-либо иным способом, — продолжил Дэлглиш. — Я надеялся, что вы сможете нам в этом помочь.
— Но разве это имеет какое-нибудь значение? Я хочу сказать: если кто-то вломился в церковь и убил его, каким образом расследованию может помочь то, что за несколько часов до этого он встречался с агентом по недвижимости?
— А он с ним встречался?
— Он сказал, что у него назначена встреча с ним.
— Он уточнил, с кем именно?
— Нет, а я не спрашивала. Предполагаю, что Бог посоветовал ему продать дом. Не думаю, что он подсказал и с каким агентом следует иметь дело.
Это прозвучало шокирующее неприлично. Дэлглиш уловил встревоженное замешательство Фаррелла так же явно, как если бы тот охнул от удивления. В ее высоком, чуть вздорном голосе он не различил ни горечи, ни иронии. Она напоминала сейчас озорного ребенка, дерзнувшего в присутствии взрослых сказать нечто непозволительное и удивленного собственной смелостью. Энтони Фаррелл решил, что пора вмешаться, и невозмутимо сказал:
— Что касается меня, то мы должны были увидеться с сэром Полом вчера днем. У нас с ним и двумя представителями финансового отдела нашей фирмы была назначена встреча в половине третьего — он собирался, насколько я понимаю, обсудить с нами некоторые вопросы, связанные с его решением отказаться от парламентской деятельности. Но он позвонил незадолго до десяти и перенес встречу на сегодня, на то же время. Когда он звонил, меня в конторе еще не было, но он оставил сообщение клерку. Если вам удастся доказать, что его убили, то я, естественно, соглашусь, что все подробности этого дела должны быть скрупулезно расследованы. И леди Урсула, и леди Бероун, разумеется, пожелают, чтобы это было сделано.
Пусть он и напыщенный фанфарон, но не дурак, подумал Дэлглиш. Знает или догадывается, что большинство этих вопросов преждевременны. Он готов разрешить ей на них отвечать, но может и прекратить допрос, когда посчитает нужным. Барбара Бероун обратила на него свои прекрасные глаза.
— Но здесь и обсуждать нечего, — сказала она. — Пол все оставил мне. В том числе и дом. Так он сказал сразу после нашей свадьбы. Тут все совершенно ясно. Я его вдова, и это все мое. Ну, почти все.
— Абсолютно ясно, моя дорогая, — примирительно сказал Фаррелл. — Но едва ли стоит обсуждать это сейчас.
Дэлглиш достал из портмоне копию анонимного письма и вручил леди Бероун.
— Полагаю, вы это видели, — сказал он.
Она покачала головой и передала письмо Фарреллу, который стал медленно, чтобы выгадать время, читать его с совершенно бесстрастным выражением лица. Если он и видел этот текст прежде, то, разумеется, не собирался это признавать.
— На первый взгляд, — сказал он наконец, — это злобный и, возможно, дающий основание для судебного преследования выпад против сэра Пола.
— Письмо, вероятно, не имеет отношения к его смерти, но мы обязаны, как вы понимаете, исключить такую возможность. — Дэлглиш снова повернулся к леди Бероун: — Вы уверены, что муж не показывал вам его?
— Конечно. Зачем? Пол не считал необходимым тревожить меня тем, что не имело ко мне никакого отношения и с чем я ничего не могла сделать. Разве это не обычное подметное письмо? Ну, из тех, какие политики получают постоянно.
— Вы хотите сказать, что вашему мужу и прежде доводилось получать подобные послания?
— Нет, я не знаю, не думаю, что это так. Он никогда ничего такого мне не говорил. Я хочу сказать, что любой публичный…
— Леди Бероун хочет сказать, — профессионально спокойно перебил ее Фаррелл, — что любой публичный человек, а тем более политик, должен быть готов к такого рода злобным выходкам.
— Но не таким специфическим, как эта, разумеется, — возразил Дэлглиш. — Позднее в «Патерностер
