бесконечности. Но ракета вскоре взорвется, и где тогда окажетесь вы? Люди совершенно забывают о том, что радость увеличивается лишь в той мере, в какой возрастает и способность испытывать горе. Забывается мудрость Уильяма Блейка:
Человек сотворен на Радость и Горе;
И если мы это точно знаем.
По миру идем безопасно;
Радость и Горе безупречно переплетены,
Они — Одеянье божественной Души.[120]
Сознание того, что человеческое существование — это и радость, и горе, является предпосылкой принятия на себя ответственности за последствия своих намерений. Мои намерения иногда могут быть плохими — сидящий внутри меня дракон или сфинкс будет часто громко заявлять о себе, а иногда будет и проявляться в действиях, — но я должен сделать все, что в моих силах, чтобы принять его как часть самого себя, а не проецировать на вас.
Рост не может быть основанием этики, поскольку сам по себе рост может быть не только добром, но и злом. Каждый день мы растем и приближаемся к дряхлости и смерти. Многие невротики видят это лучше всех нас: они боятся дорасти до большей зрелости, ибо понимают, разумеется, невротически, что каждый шаг вперед приближает их к смерти. Рак тоже является ростом. Это непропорциональный рост, при котором некоторые клетки начинают необузданно расти. Солнце обычно благоприятно для тела, однако, когда человек болен туберкулезом, оно намного благоприятнее для туберкулезных бактерий, и в силу этого пораженные участки должны быть защищены от солнечных лучей. Как только мы понимаем, что один элемент должен быть уравновешен другим, то обнаруживаем, что нам нужны другие, более глубокие критерии, чем одномерная этика роста.
Здесь возникает следующий вопрос: как соотносится предлагаемая здесь этика с нашей современной этической системой, задаваемой христианством? Христианство следует рассматривать реалистически, с точ ки зрения того, чем оно стало в действительности, а не с точки зрения того, что в идеале имел в виду Иисус. Христианская этика выросла из присутствующей в начале Ветхого Завета концепции справедливости 'око за око, зуб за зуб', т. е. из концепции справедливости, достигаемой уравновешиванием зол. Затем христианская и еврейская этики сдвигают акцент на внутренние установки человека: 'Что человек думает в своем сердце, таков он и есть'. В конечном счете, решающим критерием становится этика любви, доходящая до заведомо идеальной заповеди 'любите своих врагов'.
Но в ходе этого развития было забыто, что любовь к своим врагам — это дело благодати. Это, говоря словами Рейнхольда Нибура, 'возможная невозможность', никогда не реализуемая в реальности кроме как в результате акта благодати. Для того, чтобы полюбить Гитлера, мне нужна благодать — благодать, о которой у меня нет желания просить в данный момент. Когда элемент благодати опускается, заповедь любви к своим врагам становится моралистической: она пропагандируется как состояние, которого индивид может достичь благодаря работе над собой, в результате морального усилия. В этом случае мы получаем нечто совсем иное: сверхупрощенную и лицемерную форму этического притворства. Это ведет к упражнениям, основанным на выключении осознания реальности и препятствующим осуществлению действительно ценных действий, которые человек мог бы совершить для улучшения общества. Невинный религиозный человек, тот, кому не хватает 'мудрости змеи', может принести значительный вред, сам того не осознавая.
Кроме того, мы постоянно бываем склонны забывать о присутствии демонического на всем протяжении Ветхого Завета. Говоря об Иеремии, Дэниэл Бер-риган превосходно выражает то, что я имею в виду:
'Искоренять и разорять, губить и разрушать, созидать и насаждать'. На современный слух эти слова звучат на удивление 'деструктивно'. Но слова, сказанные Иеремии, враждебны всякой постепенности, всем теориям исторического развития, основанным на нарастании добродетели.
Может ли оказаться так, что Бог — это не Ниагара духовной манны небесной, льющая Его детский душевный комфорт на тех, кто морально и по-человечески нейтрален, чьи лица безучастно обращены вверх, чтобы отведать этой младенческой пищи? <…> 'Поэтому я буду судиться с вами' (говорит Бог Иеремии). Не есть ли это высший комплимент Бога, и в то же самое время — гарантия драматической, наполненной испытаниями жизни?[121].
Другое событие, произошедшее в ходе культурной эволюции, состоит в том, что христианская этика соединилась, особенно за последние пять веков, с появившимся в эпоху Возрождения индивидуализмом. Индивидуализм же все больше становился этикой изолированного индивида, смело выдерживающего одиночество замкнутой в себе целостности. Акцент ставился на верности своим собственным убеждениям. Особенно справедливо это по отношению к американскому сектантскому протестантизму, сильно поддерживаемому индивидуализмом, выросшим из нашей жизни на границе. Отсюда вытекает то огромное значение, которое придается в Америке
Главное критическое замечание к этой линии этического развития состоит в том, что оно пренебрегло реальным включением в этику человеческой
Здесь не хватает настоящего сочувствия другим людям, не хватает идентификации со страданиями и радостями обездоленных: негров, заключенных, бедных. Совершенно естественно, что марксистская идея солидарности пролетариата, по контрасту с занятыми сами собой средним и высшим классами, приобрела множество сторонников. Нет ничего удивительного в том, что марксистский акцент на интернационализме, братстве и товариществе пленил чувства и воображение всего мира, который жаждал именно этого.
Нам нет необходимости — более того, мы не должны это делать — отказываться от нашего внимания к целостности и от отношения к индивиду как к ценности. Я предлагаю, чтобы наши индивидуалистические приобретения, накопленные с эпохи Возрождения, были уравновешены нашей новой солидарностью, нашей добровольно принятой ответственностью за наших товарищей, мужчин и женщин. В наше время расцвета массовой коммуникации мы не можем больше не помнить об их нуждах, и игнорировать их — значит выражать нашу ненависть. Понимание, в отличие от идеальной любви, вполне в человеческих силах — понимание не только наших друзей, но и наших врагов. Понимание же дает начало сочувствию, жалости и милосердию.
Следует признать, что человеческий потенциал реализуется не только движением вверх, но и расширением пространства в направлении вниз. Как говорит Дэниел Берриган: 'Каждый шаг вперед одновременно роет ход в глубины, куда также можно попасть'. Мы не должны больше чувствовать, что можно обрести добродетели, просто уходя от пороков; этическая высота не должна определяться в терминах того, что мы оставили позади. Иначе добродетель перестанет быть благом, но превратится в самодовольную гордость своим характером. В свою очередь зло, не уравновешиваемое стремлениями к добру, станет бесцветным, банальным, бесхарактерным и безжизненным. В действительности, мы с каждым
