Все еще придерживающихся именно этой точки зрения я бы хотел познакомить с исследованием, проведенным несколько лет назад. У.Л.Келл, выполняя дипломную работу под моим руководством, занялся изучением факторов, которые бы могли предсказать поведение малолетних преступников[29]. Он провел тщательную объективную оценку семейного климата, уровня образования, окружения и культурного влияния, социального опыта, генетических предпосылок каждого правонарушения. Эти факторы были проранжированы с точки зрения их благоприятности для нормального развития – от элементов, деструктивных для детского благосостояния и враждебных здоровому развитию до элементов, высококоррелирующих со здоровым развитием. В заключение была также проведена оценка степени самопонимания, поскольку казалось, что хотя этот критерий не относится к основным детерминантам, он может иметь некоторое значение в предсказании будущего поведения. В основном это была оценка того, до какой степени индивид был объективен и реалистичен по отношению к себе и окружающей ситуации, принимал ли он на эмоциональном уровне определенные факты в себе и в своем окружении.
Эти оценки по 75 нарушителям были сопоставлены с оценками их поведения спустя 2-3 года. Ожидалось, что оценки климата в семье и опыта социальных контактов с ровесниками будут лучшими для предсказания дальнейшего поведения. К нашему удивлению, степень самопонимания гораздо лучше предсказывала дальнейшее поведение и имела с ним корреляцию 0.84, тогда как качество социального опыта имело корреляцию 0.55, а семейный климат – 0.36. Мы были просто не готовы к тому, чтобы поверить в это и положили исследование на полку до тех пор, пока не появилась возможность его повторить. Позднее оно было повторно проведено на новой группе из 76 случаев, и все значимые результаты были подтверждены, хотя и не столь поразительно. Когда мы исследовали только правонарушителей из наиболее неблагоприятных семей, все еще остававшихся в этих семьях, также оказалось, что их будущее поведение определяется не столько неблагоприятными условиями, в которых они оказываются в домашнем окружении, сколько степенью реалистичного восприятия самих себя и среды, которая их окружает.
Это, как мне кажется, является эмпирическим определением того, что составляет 'свободу' в том смысле, в котором д-р Мэй употреблял этот термин. Если правонарушители оказывались способными допустить в сознание все факты, касающиеся их самих и их ситуации, они оказывались вольны жить, образно говоря, вне всех возможностей и выбирать наиболее удовлетворительный вид деятельности. Но те правонарушители, которые были не способны принять реальность в сознание, принуждались обстоятельствами собственной жизни продолжать девиантное поведение, не получая удовлетворения в этой длительной гонке. Они несвободны. Это исследование, думаю, наполняет эмпирическим содержанием утверждение д-ра Мэя о том, что 'возможность сознания... составляет основу психологической свободы'.
Я пытался показать два расходящихся пути, по которым может быть продолжена работа в области психотерапии. С одной стороны, это строго объективное исследование – негуманистическое, неличностное, имеющее рациональной базой знание о научении у животных. С другой стороны, существует подход, предлагаемый в приведенных здесь работах, гуманистическое, личностное в которых связывается с 'существующим, становящимся, проявляющимся, переживаемым бытием'.
Я предположил, что эмпирический метод исследования поможет установить эффективность каждого из подходов. Я пытался показать, что тонкость и субъективные качества второго подхода не являются преградой для его объективного исследования. Я также уверен, что очевидно из моих рассуждений, что теплая, субъективная, человеческая встреча двух личностей более эффективна в содействии изменениям, чем более точный набор техник, почерпнутых из теорий обучения и оперантного обусловливания.
6. Гордон Олпорт. КОММЕНТАРИИ К ПРЕДЫДУЩИМ ГЛАВАМ
Хотя каждая из приведенных статей заслуживает развернутой дискуссии, я буду вынужден ограничить себя короткими комментариями к четырем из них, которые представляются мне особенно значимыми.
Маслоу спрашивает: 'Что есть в европейском экзистенциализме для американского психолога?' В ту же секунду я могу предложить свой собственный ответ на этот вопрос – я думаю, пересказ ответа Маслоу.
Но сначала, если мы будем искренни, большинство из нас должно признать, что нас отталкивает большое количество написанного и большое количество теоретических изысканий наших европейских коллег. Кое-что из этого кажется нам напыщенным, многословным и безосновательным. Некоторые идеи оказываются такими же яркими и освещающими, как луч света, но большая их часть оказывается утонувшими в море темноты. Первые главы книги 'Экзистенция' были для меня лучом света, оставшиеся главы уводят в темноту.
Вышеизложенное очень хорошо показывает, как американская психология приступила к приданию новой формы заимствованным идеям, привнося порядок, ясность и применяя по отношению к ним эмпирическую проверку. В американской психологии очень мало, если они есть вообще, собственных оригинальных теорий; но она осуществила огромную работу по раскрытию и более аккуратному представлению идей Павлова, Бине, Фрейда, Роршаха и других. Теперь я предвижу, мы может совершить то же самое с Хайдеггером, Ясперсом и Бинсвангером. Работы, представленные на этом симпозиуме, являются значительным шагом в этом направлении. В частности, комментарии Роджерса показывают, как американская психология пытается перевести экзистенциальную догму в проверяемые предположения.
Маслоу, подходя с позитивной стороны, обнаружил в экзистенциализме некоторые достижения. Этот подход заставляет нас, например, придавать новое значение понятиям самобытности, выбора, ответственности, будущности; он заставляет нас улучшать методы постижения личности – от хрупких, мечтательно-книжных техник и чрезмерных интеллектуализации к планам идеографического изучения уникального индивида. Я осмелюсь подвести итог воззрениям Маслоу в следующем высказывании: экзистенциализм углубляет понятия, которые определяют человеческое состояние. Таким образом, он готовит путь (первые шаги) к психологии человечности. Позвольте мне объяснить, что я имею в виду.
Существует ряд событий, общих для всех людей, всего человечества. Человек рождается от отца и матери, обычно зачинается и воспитывается в любви. Он преследует некоторые биологические цели, но он преследует и другие цели, которые требуют утверждения в своей собственной самобытности, принятия ответственности, удовлетворения любопытства по отношению к смыслу жизни. Он обычно влюбляется и порождает новую жизнь. Он всегда умирает один. На протяжении всего пути он испытывает тревогу, страстные желания, боль и удовольствие.
Эта серия событий универсальна, общечеловечна, но психология никогда не бралась за нее вплотную. По этой причине наши понятия, методы и интересы оказываются недостаточными для обращения со многими вопросами, поставленными этими событиями. Экзистенциализм дал нам прообраз универсальной психологии человечности.
Одной из пренебрегаемых тем является смерть, предмет превосходной статьи Фейфела. Меня
