Патрику очень хотелось оборвать эту вздорную старую ведьму, но Софи так переживала по поводу успеха ужина, что рисковать ни в коем случае не следовало.
Он ласково посмотрел на собеседницу и произнес со спокойной доброжелательностью:
— Квилл — мой близкий друг, и я могу вас заверить, что леди Мадлен не могла бы сделать лучшего выбора, если бы приняла его предложение. Впрочем, наверное, вначале нужно, чтобы он его сделал.
Леди Скиффинг внутренне вся передернулась, но виду не подала.
— Вероятно, вы правы, дорогой сэр, — проворковала она, изящно наклонив голову. — Я тут вспомнила, как мы переживали, когда ваш брат находился за границей. Ведь пошел слух, что с ним что-то случилось. В таком случае титул должны были бы унаследовать вы. Впрочем, слава Богу, все обошлось. — Она весело улыбнулась Патрику и повернулась к сидящему справа маркизу Бранденбургу.
«Туше! — подумал Патрик с восхищением. — Она поставила меня на место, напомнив, что я тоже младший сын и без титула».
Затем он снова задумался — уже, наверное, в четырнадцатый раз, — почему Софи на их первый званый ужин собрала такую странную группу гостей. Правда, Квилл так увлеченно беседует с Мадлен, новой приятельницей Софи. И это замечательно, потому что он так редко выходит из дома. Приятно видеть также Уилла Холланда и его милую жену Хлою. И наконец, не был приглашен Брэддон.
Но почему Софи пригласила эту высохшую старую дуру, леди Скиффинг? И зачем, Бога ради, здесь присутствует леди Сара Престлфилд, которая застала их целующимися в пустом салоне на балу у Камберлендов?
Со вздохом он повернулся к матери Софи. Ему показалось, что Элоиза с неприязнью рассматривает порцию фаршированного кролика в своей тарелке.
Патрик чуть наклонился:
— Могу я позвать лакея, чтобы он принес вам другую порцию? Элоиза едва заметно вздрогнула, что случалось с ней крайне редко. Обычно она бдительно следила за происходящим за столом.
— Спасибо, — произнесла она со слабой улыбкой. — Дело не в кролике. Просто я задумалась о ребенке, которого носит Софи.
Теперь пришло время вздрогнуть Патрику. У них с Софи установилось что-то вроде негласного уговора. Они никогда не поднимали этот вопрос, и бывали дни, когда он вообще забывал о беременности жены. Вот и сейчас тоже. Софи сидела в противоположном конце стола и сияла, как елочная игрушка. Элегантная и изящная, она меньше всего была похожа на беременную женщину.
— Не думаю, — продолжала Элоиза, — что Софи придерживается правильной диеты. Ест она, по-моему, регулярно, — смущенно проговорил Патрик.
— Я говорю о молочных ваннах. Они помогут укрепить ее организм, я в этом твердо убеждена. — Элоиза с беспокойством посмотрела на Патрика. — Но она отказывается их принимать. Я порекомендована ей побольше есть апельсинов — они благотворно влияют на желудок, так она тоже скорчила недовольную гримасу.
— Но, насколько я помню, у нее никогда не было проблем с желудком, — осторожно заметил Патрик. К своему стыду, он только сейчас осознал, что ничего не знает о болезнях жены.
— Ну и что из того, — ответила Элоиза. — Все равно апельсины во время беременности очень полезны. Пусть ест хотя бы раз в день. И раз в неделю стакан горького пива.
— Именно горького? Элоиза кивнула:
— Горькое пиво исключительно целебно. Улучшает кровообращение.
— Надо же, я этого не знал, — пробормотал Патрик. Маркиза пустилась разъяснять пользу отварных куропаток, а Патрик смотрел через стол на жену.
Сегодня Софи выглядела как настоящая замужняя дама, которая отдаленно напоминала восторженную девушку в его постели на «Ларке». В ушах и вокруг шеи у нее были бриллианты, их холодный блеск превосходно подходил к кремовому платью.
Чуть покачивающиеся хрустальные подвески великолепной люстры, которая свисала с арочного потолка (ее привез из Италии Алекс задолго до того, как эта страна попала в сети Наполеона), ловили блики света, отраженные от бриллиантов Софи.
Но эти бриллианты не делали Софи холодной. Ее сливочно-кремовая кожа сейчас выглядела даже теплее, мягче, восхитительнее.
Патрик облизнул пересохшие губы. Вряд ли в Лондоне найдется еще хотя бы один джентльмен, который во время светского приема в своем доме станет с восхищением разглядывать собственную жену до тех пор, пока брюки не станут неприлично тугими.
Патрик подумал о другом: «Почему я никогда не поинтересуюсь ее состоянием? Болит ли желудок, или что еще? Почему мы вообще никогда не говорим о будущем ребенке?»
Внезапно до него снова донесся голос Элоизы. Она опять рассуждала о целебных свойствах молочных ванн.
— Я обязательно порекомендую их Софи, — серьезно произнес Патрик и снова перестал слушать, погрузившись в свои мысли.
Дистанция между ними росла, Патрик сознавал, что запутался в сплетенной им же самим паутине. Его обуял страх, он не хотел думать о будущем ребенке, потому что это означало думать о родах. Его мучила ревность, и он не хотел думать о том, чем занимается Софи во время долгих послеполуденных прогулок в карете с Брэддоном, хотя о самом Брэддоне вспоминал по двадцать — тридцать раз на день. Заканчивая ставшие уже регулярными ночные прогулки по улицам Лондона, он был обуреваем двумя противоречивыми страстями: желанием обладать собственной женой и ревностью к школьному приятелю.
Умом он понимал, что между Софи и Брэддоном ничего нет, однако постоянно пытался убедить себя в обратном. Ему казалось, что для этого есть основания. Например, каждый раз, когда бы они ни встречали Брэддона, жена приветствовала его ласковой улыбкой. А встречали они этого типа, казалось, повсюду. Если супруги Фоукс решали посетить театр, не важно, драматический или оперу, там обязательно оказывался вездесущий граф Слэслоу. Софи заранее сообщает ему о своих планах — это было единственное объяснение, какое мог придумать Патрик.
Но почему? С какой целью? Только чтобы можно было приветствовать бывшего жениха этой несносной интимной улыбкой? Только чтобы Брэддон мог иногда задержаться рядом и коснуться руки Софи? Патрику показалось, что он уже раскалился докрасна. Нужно успокоиться. Вряд ли найдется в Лондоне еще один джентльмен, который бы на званом приеме в своем доме мучился такими вопросами. Тем более что на них не существует ответа.
Он посмотрел на Элоизу и обнаружил, что положенные десять минут миновали и она уже беседует с Питером Дьюлэндом. Пришлось снова повернуться к леди Скиффинг, которая была столь добра, что пропустила его оплошность без замечания.
— На вашей супруге беременность никак не сказывается, — заметила она с улыбкой. — Леди Софи по- прежнему ослепительно хороша.
Патрик внутренне застонал.
— И тем не менее она в скором времени, наверное, перестанет появляться в обществе, — продолжала леди Скиффинг. — Тут уж ничего не поделаешь. Должна вам сказать, что давать званый ужин, находясь в интересном положении, — это довольно необычно для леди. В мое время будущие мамаши не выезжали уже на третьем месяце, но теперь, кажется, молодые женщины делают все, что захотят.
Патрик кивнул. Ему вообще было безразлично, на каком месяце беременности женщина не появляется в обществе. Он снова посмотрел на жену, и так получилось, что в этот момент Софи тоже бросила взгляд в его сторону.
Встретившись с ним глазами, она слегка порозовела. Патрик многозначительно приподнял бокал. Она была его женой, носила его ребенка и в довершение ко всему была невероятно красива.
Губы Софи тронула слабая улыбка. Она тоже приподняла свой бокал, а затем повернула голову к брату Патрика, Алексу, который сидел справа.
— Вы знаете, леди Софи, — тихо произнес Алекс, почти наклоняясь к ее уху, — я очень рад, что вы вышли за моего брата.
— Спасибо, — ответила она и улыбнулась.
Поздно вечером, когда все гости разошлись, Патрик долго разглядывал жену, устало пустившуюся в
