Линн едва не спросила, где именно, хотя ответ ей был известен.
– Ты будешь там во время операции, мам? – испуганно прошептала Кейтлин.
Она стиснула вялую руку дочери, поцеловала в щеку.
– Обещаю. И буду рядом, когда ты проснешься.
Та криво усмехнулась:
– Только не надевай офигенный клифт.
– Большое спасибо!
– Надеюсь, не захватила жуткую оранжевую кофту?
– Жуткую оранжевую кофту не захватила.
Через полчаса с небольшим «мерседес» свернул в красивые ворота с пилонами и табличкой с надписью «Водолечебница Уистон-Грэндж», прогромыхал по металлической решетке, проехал через парк, мимо поля для гольфа и большого озера. Впереди открылся Даунс и купы деревьев на Чанктонбери- Ринг.
Кейтлин молчала. Глаза закрыты. Слушает в наушниках музыку или спит. Линн не хотела будить дочь до последней минуты, надеясь, что сон поможет ей сберечь силы.
«Боже, пожалуйста, сделай так, чтобы мое решение оказалось правильным», – молча молилась она.
Все было хорошо до утреннего прихода полиции. До той минуты она точно знала, что поступает правильно, а теперь уже не знает, что
Кейтлин открыла глаза, стала оглядываться.
– Что ты слушаешь, милая? – спросила Линн.
Дочь не ответила, словно не слышала. У Линн сердце разрывалось от жалости и любви, когда она смотрела на свою до невозможности хрупкую беспомощную девочку.
Она перевела взгляд на маячившее за ветровым стеклом здание – большое, безобразное, величественное. Центральная часть в стиле викторианской готики, но много и современных пристроек, одни в том же стиле, другие безликие, из стандартных готовых панелей. Перед домом подъездная дорожка, по обе стороны автостоянки, но водитель свернул к указателю с надписью «Частное владение», въехал в боковую арку на просторный задний двор, с одной стороны которого располагались, предположительно, бывшие конюшни, с другой – некрасивые запертые гаражи.
Остановились у невзрачного заднего хода. Прежде чем Линн вылезла из «мерседеса», в дверях появилась крупная мясистая женщина в белой робе медсестры и спортивных туфлях. Григор подскочил к дверце Кейтлин, но та потянулась за матерью и вышла без посторонней помощи.
– Миссис Линн Беккет? Мисс Кейтлин Беккет? – Официальный тон и сильный акцент медсестры придали фразе сходство с допросом.
Линн робко кивнула, обхватив дочь за плечи, прочитала на идентификационной карточке имя – Драгута. И с виду на драгуна смахивает, подумала она.
– Идите за мной, пожалуйста.
– Я сумки принесу, – вставил Григор.
Держа Кейтлин за руку, Линн шла за женщиной по широкому коридору с белыми кафельными стенами, где сильно пахло дезинфекцией, мимо многочисленных закрытых дверей. У одной в конце коридора медсестра остановилась, набрала код на замке. Они вошли в застланное ковром помещение со светло- серыми стенами, похожее на приемную в офисе. Медсестра постучала в другую дверь.
Женский голос изнутри крикнул:
– Reinkommen![41]
Драгута ввела Линн и Кейтлин в большой шикарный кабинет и закрыла за ними дверь. Марлен Хартман встала из-за пустого письменного стола, приветствуя их. Из окна у нее за спиной открывался панорамный вид Даунса.
– Gut! Вы здесь! Надеюсь, хорошо доехали? Садитесь, пожалуйста. – Она указала на два кресла перед столом.
– Интересная была поездка, – едва вымолвила Линн. Ноги у нее дрожали.
– Ja. У нас проблемы. – Марлен кивнула. Лицо у нее было серьезным. – Но я никогда не подвожу клиентов. – Она улыбнулась Кейтлин. – Все хорошо, meine Liebe?
– Хорошо бы, чтобы хирург во время операции включил запись Фейст. Можно? – спокойно спросила Кейтлин и села, сгорбившись в кресле, расчесывая лодыжки.
– Фейст? – нахмурилась немка. – Что это такое?
– Классная певица.
Марлен пожала плечами:
– Хорошо, конечно попросим.
– Я как бы хочу знать еще одну вещь, – добавила Кейтлин.
Линн тревожно взглянула на нее. Похоже, дочке трудно дышать.
– Какую?
– Откуда взялась печень, которую мне пересадят?
Не замешкавшись ни на секунду, Марлен ответила:
– Ее возьмут у бедной девочки, почти твоей ровесницы, которая вчера погибла в автомобильной аварии.
Линн не отрываясь смотрела на Кейтлин, приказывая ей взглядом не задавать никаких вопросов.
– А где она погибла? – продолжала Кейтлин, не обращая на мать внимания. Голос ее вдруг окреп.
– В Румынии… под городом Брашов.
– Еще что-нибудь мне о ней расскажите, – попросила она.
Марлен Хартман передернула плечами:
– К сожалению, я не имею права разглашать сведения о доноре. Это конфиденциальная информация. Больше ничего сказать не могу. Потом сможешь через меня написать, поблагодарить родных, если захочешь. Я всегда это поддерживаю.
– Значит, полиция сказала неправду…
– Детка! – поспешно перебила ее Линн, предчувствуя недоброе. – Фрау Хартман права.
Кейтлин помолчала, оглядываясь:
– Если… если я соглашусь взять эту печень, то должна знать правду.
Линн растерянно смотрела на нее.
Дверь открылась, вошла сестра Драгута:
– Мы готовы.
– Иди, пожалуйста, Кейтлин, – сказала немка. – Нам с твоей мамой надо обсудить кое-какие дела. Она к тебе придет через несколько минут.
– Значит, фотография, которая есть у полиции, это неправда? – настаивала Кейтлин.
– Милая! Ангел мой! – взмолилась Линн.
Марлен Хартман холодно взглянула на обеих:
– Какая фотография?
– Это ложь! – выпалила Линн, готовая расплакаться. – Ложь!
– Какая фотография? – допытывалась Марлен.
– Они говорят, она не умерла. Говорят, ее убьют ради меня.
Марлен тряхнула головой. Губы сжались в твердую бесстрастную линию, в глазах мелькнул недобрый огонек. Но она взяла себя в руки и мягко, ласково проговорила:
– Я так дела не делаю. Поверь мне, пожалуйста, – и тепло улыбнулась. – Вряд ли вашей английской полиции нравится, когда кто-нибудь… как это говорится…
