Линн усмехнулась.
– А ты что хотела бы унаследовать?
– Ну, я об этом думала. Например, рисовать не умею. Вдруг получу печень потрясающего художника?
Линн рассмеялась.
– Масса возможностей! Слушай, ты станешь просто чудом!
Кейтлин кивнула:
– Угу, с печенью мертвеца внутри. Правда, стану чудом, только чуточку
Линн снова расхохоталась, с радостью видя улыбку на губах дочери.
Когда смех умолк, внутри сжалось холодное стальное кольцо. Им обеим растолковали, что операция рискованная. Что-то может не получиться, и часто не получается. Есть реальная возможность, что Кейтлин умрет на операционном столе. Но без пересадки нет реальной возможности, что она проживет дольше нескольких месяцев.
Линн никогда не была прихожанкой церкви, но почти всю жизнь с раннего детства каждый вечер читала молитвы. Вскоре после смерти сестры перестала молиться. Вновь начала в последнее время, когда болезнь Кейтлин приняла серьезный оборот, хоть и не от всего сердца. Иногда хочется верить в Бога, переложить на Него свои заботы.
Она коснулась руки дочери. Живой прекрасной руки, которую сотворили они с Мэлом, возможно, по образу и подобию Божию, а может быть, и нет. Определенно по ее собственному. Может быть, Бог присматривает за своими созданиями, и, если пожелает выступить в роли хорошего парня, она примет Его с распростертыми объятиями. А если захочет свести ее с ума, надругаться над чувствами, над жизнью ее дочери, то пускай на дорогу идет, голосует.
Тем не менее у следующего светофора Линн ненадолго закрыла глаза и помолилась.
46
Рой Грейс, охваченный паникой, бежал по траве по краю утеса, отвесно обрывавшемуся вниз на тысячу футов, в лицо дул воющий ветер, не позволяя двигаться, так что он бежал на месте. А мужчина мчался к обрыву с ребенком на руках. С его ребенком. Грейс рванулся вперед, грубым приемом регбиста обхватил его за пояс, повалил. Мужчина решительно вырвался, перевернулся, держа ребенка, как мяч, который он не собирается отдавать, и покатился к краю. Грейс схватил его за щиколотки, дернул назад. Вдруг земля под ними подалась с громоподобным треском, огромный кусок скалы отломился куском засохшего кекса, и он полетел, полетел вместе с мужчиной и своим ребенком к острым камням и кипящему морю.
– Рой, милый! Рой!..
Клио.
Голос Клио.
– Рой, любимый, все в порядке!
Он открыл глаза. Увидел свет. Сердце колотится паровым молотом. Весь в испарине, будто лежал в ручье.
– Черт, – шепнул он. – Извини.
– Опять с горы упал? – мягко спросила Клио, заботливо на него глядя.
– С Бичи-Хэд.
Сон повторяется не первую неделю. Не просто из-за реально пережитого происшествия, но и из-за арестованного несколько месяцев назад, летом, чудовища. Тошнотворный зверь убил двух женщин в городе и пытался убить Клио. Он сидит за решеткой, не выпущенный под залог, но Грейс все равно вдруг занервничал. Сквозь гулкие удары сердца и шум крови в ушах прислушался к ночной тишине.
На часах 3:10. В доме тихо. На улице дождь.
Клио, беременная его ребенком, кажется ему еще беззащитнее. О чудовище он справлялся уже довольно давно, хотя на днях занимался бумагами для суда над ним. Сделал мысленную зарубку – в понедельник позвонить и убедиться, что он по-прежнему в заключении, что какой-нибудь тупоголовый судья его не выпустил, выполняя клятвенное обещание разгрузить переполненные английские тюрьмы.
Клио погладила его по лбу, на лице почувствовалось теплое дыхание, сладкий, слегка мятный запах, будто она только что почистила зубы.
– Извини, – повторил он чуть слышным шепотом, чтобы это не прозвучало назойливо.
– Бедняжка. Тебе слишком часто снятся кошмары.
Он лежал на влажной холодной простыне. Она права. Пару раз в неделю как минимум.
– Почему перестал ходить на терапию? – спросила Клио и нежно поцеловала в глаза.
– Потому… – Он передернул плечами. – Потому что она не помогает жить дальше. – Рой чуть подвинулся в постели, посмотрел вокруг.
Ему нравится белая спальня Клио – пушистый белый ковер на дубовом полу, белые льняные шторы, белые стены, несколько изысканных черных предметов мебели, включая черный лакированный туалетный столик, пострадавший во время нападения на нее.
– Одна ты помогаешь жить дальше. Тебе об этом известно?
Она улыбнулась.
– Время – лучший лекарь.
– Нет, ты. Я люблю тебя. Очень сильно. Никогда не думал, что снова смогу так полюбить.
Она смотрела на него, улыбаясь, медленно моргая.
– Я тебя тоже люблю. Даже больше, чем ты меня.
– Это невозможно.
Она приблизила к нему лицо.
– Вруньей меня называешь?
Он ее поцеловал.
47
Гленн Брэнсон лежал без сна в гостевой комнате в доме Роя Грейса, который сейчас стал его вторым домом, или, точней сказать, основной резиденцией. Каждую ночь одно и то же. Напивается в стельку, пытаясь свалить себя с ног, но ни выпивка, ни прописанные врачом таблетки не действуют. Тело, которое он прежде держал в форме, занимаясь дома или в спортзале, начинает утрачивать тонус.
«Разваливаюсь ко всем чертям на куски», – угрюмо думал он.
Сэнди оформила комнату в том же минималистском стиле дзен, что и остальной дом. У низкой постели вроде японского хлопчатобумажного матраса неудобное узкое изголовье, о которое он из-за высокого роста постоянно стукается головой, стараясь подтянуть ноги. Матрас тверже бетона, шаткий каркас скрипит при каждом движении. Он все собирается подтянуть гайки, но приходит со службы в таком отчаянном состоянии, что ничего не хочется делать. Половина одежды так и лежит в застегнутых на «молнию» пластиковых мешках в кресле в маленькой комнатке, к некоторым вещам он не прикасался несколько недель, хотя давно уже надо развесить их в почти пустом гардеробе.
Рой вполне прав, утверждая, что дом превращен в свалку.
3:50. Мобильник лежит рядом с постелью в надежде – в еженощной надежде, – что Эри вдруг позвонит, скажет, что передумала. Думала-думала – и поняла, что по-прежнему любит его, очень глубоко, хочет найти способ наладить семейную жизнь.
Телефон молчит – в эту и в любую другую проклятую ночь.
Сегодня была еще одна ссора. Эри разозлилась, что завтра он не сможет забрать детей из школы, а
