вероятности, из уст Роланда.
— Я полагаю, он приземлился в кусты малины, — сказал Вильерс. — Боюсь, он нанес им непоправимый урон. Сам же он целехонек, если не считать испорченной одежды. Надо будет поздравить его с этим.
— Сэр Роланд! — крикнула Элинор. — С вами все в порядке?
В ответ послышался лишь треск щепок.
— Вам нужна помощь?
Там, внизу, калитка в сад, наконец, отворилась, и показалась пара лакеев.
— Помогите сэру Роланду! — крикнула им Элинор. — Он запутался где-то в малиновых кустах. А вы еще здесь! — обернулась она к Вильерсу. — Как это неблагородно с вашей стороны.
— Но я не могу отойти, я должен поддерживать ваше полотенце, — усмехнулся он. — На ваши крики может собраться толпа в вашей спальне, и что будет, если оно распахнется ненароком!
Если Роланд был похож на трубадура, то Вильерс сейчас являл собой один из ликов Люцифера. Похоть сквозила в каждой черте его лица, освещенного изменчивым светом полной луны и отблесками из спальни.
Внезапно он убрал руку с ее полотенца, и оно распахнулось. Она едва успела зажать его локтями. Отступив на шаг, он молча залюбовался ею, а потом его рука сжала ее великолепную грудь, жестом собственника, прожигая ее насквозь, словно раскаленным клеймом.
Между тем сэр Роланд уже успел выбраться из своего малинника. Элинор скосила глаза вниз, старательно подтыкая край полотенца под мышкой.
— Сэр Роланд, надеюсь, вы не слишком пострадали? — крикнула она, снова перегнувшись через парапет.
Тот, прихрамывая, шел по лужайке, поддерживаемый одним из слуг. Одна длинная прядь выбилась из его прически, придавая ему вид прекрасного раненого рыцаря.
— Ваши стихи — само совершенство, — крикнула ему в утешение Элинор, стараясь загородить собой Вильерса. — Вероятно, вы слегка качнули лестницу, и она не удержалась...
— Меня толкнули вниз, — печально откликнулся Роланд.
— Что? Не может этого быть. Уверяю вас, что Ви...
— Ядом своих слов, — пояснил Роланд. — Своим злым сарказмом...
Элинор не видела лица Вильерса в этот момент, но была уверена, что он сотрясается от хохота, зажимая рот рукой.
— О! — произнесла она.
— Сила сарказма свергла меня с мачты возвышенной любви, — пожаловался Роланд. — На свете есть невидимые жала... бойтесь черных знахарей... — продекламировал он, удаляясь за угол дома.
Боже, что в этот миг чувствовала Элинор! Страшное, твердое как кремень, «жало» Вильерса, и отнюдь не невидимое, а во плоти, готово было воткнуться в нее сзади.
— Бойтесь людей с помутненным рассудком, — произнес Леопольд.
Она попыталась развернуться лицом к нему, но он крепко стиснул ее бедра.
— Не двигайся, — потребовал он, ложась на нее сзади и целуя в шею. Однако она сумела вывернуться и ужалить его своим беспощадным взглядом. Она вовсе не согласна была разомлеть перед ним, словно какая-то служанка.
— Теперь я понимаю, почему леди носят на себе эти широченные каркасы, — произнесла она ледяным тоном.
— Чтобы держать на расстоянии своих обожателей? — спросил он.
— Именно так, — подтвердила она. — А теперь разрешите пожелать вам спокойной ночи, ваша светлость. Я несколько утомлена этим происшествием...
Он поймал ее руку.
— Ты выйдешь за меня?
— Подумаю.
— Что?!
— Я считаю, — тщательно подбирая слова, начала она, — что вы с большим уважением относитесь к Лизетт и подумываете о том, чтобы сделать ее вашей герцогиней. Я говорю это вам, Леопольд, как один разумный человек другому разумному, без глупого кокетства.
Его улыбка стала еще шире, что было не совсем приятно.
— Вы необыкновенная женщина, Элинор. Вы мне очень нравитесь, хотя я и не в восторге от вашего имени.
— Скажите мне еще, что у него печальная история, и я спущу вас с этого балкона следом за сэром Роландом.
— Вероятно, вам нравится считать его своим рыцарем Бернаром де Вентадорном. Может быть, мне следует величать вас королевой Элинор?
— Я не королева, — рассмеялась Элинор. — А вот о вас ходят слухи, что вы живете в старинном замке.
— Не обольщайтесь. Я никогда не бываю в нем, там очень неуютно. Моей жене придется обживать другие мои дома.
Она улыбнулась, хотя ей и почудилась какая-то жуткая нота в его голосе.
— Должен признать, — начал он, — что я буквально разрываюсь между вами двумя...
— Между мной и Лизетт?
— Я убедился, что она может стать превосходной матерью моим детям. Ее ничуть не смущает их происхождение, а равно и их присутствие в ее доме.
— У Лизетт нет сословных и других предрассудков. Правда, у нее весьма предвзятое отношение к собакам, — сказала Элинор.
— Бедный Ойстер действительно не попал в число ее любимчиков, — с улыбкой сказал Вильерс.
Элинор подумала, что по отношению людей к бессловесным животным можно судить и о них самих, однако промолчала.
— Когда я думаю о том, чтобы жениться на вас... — начал Вильерс.
— ...вы представляете: нас двоих в супружеской постели, и вы даже не прочь затащить меня туда раньше времени, — продолжила за него Элинор.
Наступила неловкая пауза.
— Я никак не могу себе этого позволить, — сказал Вильерс. — Хотя и думаю о вас ранним утром и поздней ночью и даже в промежутке между ними.
Элинор захотелось распахнуть свое полотенце и прильнуть к нему, но она помнила, как печально закончилась ее первая любовная привязанность, и очень боялась навредить себе.
— Я поклялся себе самому, что найду лучшую мать своим детям, — сказал Вильерс. — Сегодня вечером Лизетт так мило возилась в детской с моими крошками. Девочки потянулись к ней. Я спросил Лизетт, как бы она чувствовала себя в обществе с моими детьми, смогла бы она представить их должным образом и быть им защитой.
— И что же она вам ответила? — спросила Элинор.
Хотя ей и хотелось крикнуть: «Ты что, помешался на этой Лизетт?!»
— Она сказала, что научила бы их не обращать внимания на разных глупцов, — ответил Вильерс. — Научила бы жить так же беззаботно, как она сама.
Внутри у Элинор все болело и кричало, но она сдержала себя.
— Лизетт действительно не придает значения условностям, — спокойно сказала она.
— Она словно предназначена стать матерью моих детей, — сказал Вильерс.
— В таком случае вы свободны, ваша светлость, — сказала Элинор. — Я не считаю, что мы связаны. Всему виной нелепая ситуация. Я хотела защитить вас от моей матери, хотя скорее просто хотела позлить ее. Иногда я чувствую себя слишком усталой от ее диктата.
Наступила пауза.
— Черт побери! — произнес он, наконец. — Я решительно ничего не понимаю.
Преодолев расстояние в два шага, разделявшее их, он обвил ее шею руками и уткнулся в ее волосы.
