Мерцающее сияние заскользило по зарослям тростника и ряски, среди топей, по которым не мог пройти ни один живой человек.
Огонь приближался ко мне, паря над землей и раскачиваясь, точно бумажный фонарик. Он двигался в моем направлении! Я оцепенел. Светящееся Нечто отклонилось в сторону, пробежало вдоль подножия холмов, взлетело в воздух и исчезло.
Я терялся в догадках. Сначала дико испугался, а потом разозлился.
Глава 28
Голодный, безумный
Растения, гусениц и всевозможных личинок можно было потреблять в неограниченном количестве. На столь необычной пище я выжил лишь благодаря запасам чудесных кристаллов – каждый день слизывал немного соли, и это давало мне силы шагать вперед по раскисшим от дождей равнинам и холмам и ощущать себя живым человеком. Когда соль закончилась, положение мое стало отчаянным.
В последние дни я все чаще сталкивался с одним странным явлением: у трупов, что лежали на обочинах дороги, как и у мертвецов в прибрежной деревне, отсутствовали ягодицы. Сначала я думал, что тела растерзали птицы и собаки, но потом заметил: в преддверии сезона дождей из горного края исчезли светлячки, а за ними и остальная живность. Мне не встречались ни змеи, ни лягушки. Птиц тоже не было видно, хотя изредка, когда затихал дождь, я слышал в чаще воркование диких голубей, а уж собаки и вовсе не попадались на пути.
Почему же у мертвецов отсутствовали некоторые части тела? Я ничего не понимал, поскольку давно утратил способность логически мыслить. Но однажды днем я наткнулся на труп, еще сохранивший мягкость свежей плоти, и во мне поднялось дикое желание вонзиться зубами в мясо, и рвать, и кусать, и глотать… Я получил ответ на свой вопрос.
Однако мне претила мысль о том, что склонность к каннибализму возникла у меня инстинктивно. Никогда бы я не додумался до подобного способа утоления голода, если бы не знал историю моряков с дрейфующего плота «Медуза» – некоторые из них выжили, съев своих товарищей. Читал я и сообщения о случаях людоедства на Гуадалканале и в Новой Гвинее. По данным антропологических исследований, в первобытные времена люди ели друг друга, в примитивных сообществах процветал инцест. Но нам, современным homo sapiens с богатым историческим прошлым, с глубоко укоренившимися в сознании нормами морали, противно даже думать о совокуплении со своими матерями или об употреблении в пищу человеческого мяса. Так я думал раньше. Теперь же с легкостью игнорировал традиционные предрассудки, возможно потому, что осознал исключительную дикость той ситуации, в которой очутился. Не знаю, естественным или патологическим было мое новое желание. Я не в состоянии вспомнить те эмоции – так любовники часто забывают ощущения, которые испытали на определенных стадиях своего романа.
Зато я точно помню, что долго колебался, оттягивал решающий момент. И даже знаю причину. Каждый раз, натыкаясь на свежий труп, я невольно озирался по сторонам: мне постоянно мерещилось, что за мною следят.
Кто же смотрел на меня? Вряд ли это была филиппинская женщина. Я ведь не съел ее, а только убил…
Однажды мне встретился солдат. Он шел упругой, энергичной походкой, в каждом его движении ощущалась жизненная сила. Я мгновенно уловил хищный блеск в глазах незнакомца, когда он остановился и оценивающим взглядом окинул меня с ног до головы. Казалось, он также легко раскусил меня.
– Ы-ы-ы! – Нечеловеческий утробный вопль вырвался у него из глотки, и мы разошлись в разные стороны.
Чуть позже я набрел на группу людей, разбивших палатку среди деревьев недалеко от дороги. Они пристально следили за мной, когда я проходил мимо.
– Ы-ы-ы! – оскалился я. Эти люди меня не интересовали. Я искал неподвижные тела – теплые, еще не окоченевшие трупы.
Как-то вечером дождь кончился, заходящее солнце окрасило горы в багровый цвет. Я вскарабкался на холм, чтобы полюбоваться сочными красками неба. На вершине под одиноко растущим деревом лежало неподвижное тело.
Глаза человека были закрыты. Лучи солнца, соскользнувшие с западных склонов, осветили его зеленоватое лицо, очертили скулы над впадинами щек и подбородок. Я понял, что человек еще жив. Веки дрогнули, глаза открылись. Не мигая он смотрел прямо на солнце. Бескровные губы зашевелились, и я услышал несколько слов.
– Светит, – произнес человек. – Сверкает! Опускается, как быстро садится! Земля крутится. Вот почему солнце садится, да?
Он взглянул на меня. В его глазах вспыхнул такой же блеск, как у того солдата, что пронесся мимо меня с воем: «Ы-ы-ы!»
– Откуда ты взялся, приятель? – осведомился человек.
Я молча уселся рядом с ним под деревом. Солнце спряталось за холмом, стрелы лучей пронзили кудрявую зеленую поросль на вершине и взметнулись ввысь. Теперь только облака, застывшие в небе, отсвечивали золотом. Угасающее сияние озарило нас.
– Западный рай. Чистая земля. Будда един. Имя ему Амида. Все одно, все едино. Два есть два. Я молитвенно складываю руки. – Он сложил ладони и прижал к ним заросший бородой подбородок.
С шуршанием припустил дождь.
– У-у! – выдохнул человек, посмотрев на небо, и затрясся от смеха. Запрокинул голову и открытым ртом принялся ловить капли дождя. Из его горла вырывалось булькающее урчание. Только когда он глотал, странные звуки прекращались.
– Эй, – сказал я, – пошли отсюда, слышишь?
– Зачем? Какой смысл уходить? С Формозы за мной прилетит самолет. Понимаешь? Прямо здесь должен сесть вертолет.
Я внимательно посмотрел на него. Мужчина лет сорока. Судя по выцветшей форме, офицер. Ни револьвера, ни меча при нем не оказалось.
– У-у! – вновь выдавил из себя человек, его дрожащий подбородок возбудил во мне аппетит.
Темнота накрыла наш холм, и офицер затих. Его хриплое дыхание подсказало мне, что он заснул.
Я не спал.
Первое, что я увидел на рассвете, было лицо офицера, облепленное роем мух. С тихим свистящим хрипом «хи-и-и» он проснулся. Мухи, словно напуганные зловещим звуком, с жужжанием взлетели на полметра вверх и стали кружить над человеком. Изредка они зависали в воздухе, их крылышки трепетали с нарастающим гулом. Потом мухи вновь опустились на офицера.
Он открыл глаза, смахнул с лица насекомых и отвесил глубокий поклон.
– Ваше императорское величество, – нараспев произнес бедолага, – Небесный государь, владыка Японии, смиренно молю вас: позвольте мне, недостойному, вернуться домой! Аэроплан, прилети, забери меня отсюда! Пусть на холме сядет вертолет… О, как же здесь темно! – неожиданно пробормотал он, понизив голос. Ужасно темно! Утро еще не наступило.
– Утро уже наступило, – сказал я. – Разве вы не слышите, как поют птицы?
С рассветом распогодилось, дождь прекратился. Птичьими голосами наполнились заросли вокруг нас, зазвенел лес в долине. Пернатые, точно стрелы, метались между деревьями на соседнем холме.
– Это вовсе не птицы, – заявил офицер. – Это муравьи! Это жужжат муравьи. А ты дурак! – Он зачерпнул у себя между ног горсть земли и запихнул в рот. Запахло мочой и экскрементами. – Ага, ага!
Он прикрыл глаза. Мухи словно только этого и дожидались: они мгновенно слетелись отовсюду с сухим шорохом. Вскоре лицо, руки, ноги офицера, каждый открытый участок его тела – все было облеплено шуршащими насекомыми.
Назойливые твари стали пикировать и на меня. Я принялся размахивать руками. Но мухи, казалось, не видели никакой разницы между мной и умирающим безумцем – впрочем, возможно, я тоже уже умирал? – и мои жалкие трепыхания их совершенно не беспокоили.
– Больно! Ох, как больно! – простонал человек. Потом раздался равномерный хрип: он заснул.
Вновь припустил дождь. Струи сбегали по телу офицера, смывая мух. Вместе с каплями дождя с деревьев на него падали гигантские горные пиявки. Некоторые сначала шлепались на землю, а потом
