завершил бы свою задачу по скупке лесных богатств Северной и Южной Америки. Наиболее перспективной в этом смысле представлялась нам Главная историческая линия, к которой мы с доктором Свегом и обратились.
— И вы до сих пор ничего нам не рассказали, — попеняла ему с места мисс Чандрагор. — Чем же у вас кончилось?
— Убеждение и призыв к разуму казались нам наилучшими методами. Серьезно поразмыслив, Бринн отменил свидание с Бакстером. Однако…
Бакстер был низенький, плотный здоровяк с бычьей шеей и голой как колено головой; мутные глаза без всякого выражения глядели из-за золотого пенсне. На нем был обычный рабочий пиджак, на лацкане которого в венчике из жемчужин сверкал рубин — эмблема Уолл-стритского клуба.
Он уже с полчаса сидел неподвижно, размышляя о цифрах, господствующих тенденциях и намечающихся перспективах.
Затрещал зуммер внутреннего телефона.
— Что скажете, мисс Кэссиди?
— Приходил мистер Бринн. Он только что ушел.
— Что такое?
— Я и сама не понимаю, мистер Бакстер. Он приходил сказать, что отменяет свидание.
— И как же он это выразил? Повторите дословно.
— Сказал, что вы его ждете, и я предложила ему пройти в кабинет. Он посмотрел на меня очень странно и даже нахмурился. Я еще подумала: чем-то он расстроен. И снова предложила ему пройти к вам. И тогда он сказал…
— Слово в слово, мисс Кэссиди!
— Да, сэр! Он сказал: я передумал. Я отказываюсь от свидания. Передайте мистеру Бакстеру, что я очень сожалею обо всем.
— И это все, что он сказал?
— До последнего слова!
— А потом что он сделал?
— Повернулся и побежал вниз.
— Побежал?
— Да, мистер Бакстер. Он не стал даже дожидаться лифта.
— Понимаю.
— Вам еще что-нибудь нужно, мистер Бакстер?
— Нет, больше ничего, мисс Кэссиди. Благодарю вас.
Бакстер выключил внутренний телефон и тяжело повалился в кресло.
Стало быть, Бринн уже знает!
Это единственно возможное объяснение. Каким-то образом слухи просочились. Он думал, что никто не узнает, по крайней мере до завтра. Но чего-то он не предусмотрел.
Губы его сложились в горькую улыбку. Он не обвинял Бринна, хотя не мешало бы тому зайти объясниться. А впрочем, нет. Пожалуй, так лучше.
Но
Если бы эту новость можно было утаить хоть на день, хотя бы на несколько часов! Он бы заключил соглашение с Бринном. Новое предприятие влило бы жизнь в дела Бакстера. К тому времени, когда все обнаружилось бы, он создал бы новую базу для своих операций.
Бринн узнал, и это его отпугнуло. Очевидно, знают все.
А теперь уже никого не удержишь. Не сегодня завтра на него ринутся эти шакалы. А как же друзья, жена, компаньоны и маленькие люди, доверившие ему свою судьбу?..
Что ж, у него уже много лет назад созрело решение на этот случай.
Без колебаний Бакстер отпер ящик стола и достал небольшой пузырек. Он вынул оттуда две белые пилюли.
Всю жизнь он жил по своим законам. Пришло время и умереть по ним.
Бен Бакстер положил пилюли на язык. Две минуты спустя он повалился на стол.
Его смерть ускорила пресловутый биржевой крах 1959 года.
Роберт Шекли
ВОР ВО ВРЕМЕНИ
Томас Элдридж сидел один в своем кабинете в Батлер Холл, когда ему послышался какой-то шорох за спиной. Даже не послышался — отметился в сознании. Элдридж в это время занимался уравнениями Голштеда, которые наделали столько шуму несколько лет назад, — ученый поставил под сомнение всеобщую применимость принципов теории относительности. И хотя было доказано, что выводы Голштеда совершенно ошибочны, сами уравнения не могли оставить Томаса равнодушным.
Во всяком случае, если рассматривать их непредвзято, что-то в них было — странное сочетание временных множителей с введением их в силовые компоненты. И…
Снова ему послышался шорох, и он обернулся.
Прямо у себя за спиной Элдридж увидел огромного детину в ярко-красных шароварах и коротком зеленом жилете поверх серебристой рубашки. В руке он держал какой-то черный квадратный прибор. Весь вид гиганта выражал по меньшей мере недружелюбие.
Они смотрели друг на друга. В первый момент Элдридж подумал, что это очередной студенческий розыгрыш: он был самым молодым адъюнкт-профессором на кафедре Карвеллского технологического, и студенты в виде посвящения всю первую неделю семестра подсовывали ему то тухлое яйцо, то живую жабу.
Но посетитель отнюдь не походил на студента-насмешника. Было ему за пятьдесят, и настроен он был явно враждебно.
— Как вы сюда попали? — спросил Элдридж. — И что вам здесь нужно?
Визитер поднял брови:
— Будешь запираться?
— В чем?! — испуганно воскликнул Элдридж.
— Ты что, не видишь, что перед тобой Виглан? — надменно произнес незнакомец. — Виглан. Припоминаешь?
Элдридж стал лихорадочно припоминать, нет ли поблизости от Карвелла сумасшедшего дома; все в Виглане наводило на мысль, что это сбежавший псих.
— Вы, по-видимому, ошиблись, — медленно проговорил Элдридж, подумывая, не позвать ли на помощь.
Виглан затряс головой.
— Ты Томас Монро Элдридж, — раздельно сказал он. — Родился 16 марта 1926 года в Дарьене, штат Коннектикут. Учился в Нью-Йоркском университете. Кончил cum laude1. В прошлом, 1953 году получил место в Карвелле. Ну как, сходится?
— Действительно, вы потрудились ознакомиться с моей биографией. Хорошо, если с добрыми намерениями, иначе мне придется позвать полицию.
— Ты всегда был наглецом. Но на этот раз тебе не выкрутиться. Полицию позову я.
Он нажал на своем приборе одну из кнопок, и в комнате тут же появились двое. На них была легкая оранжево-зеленая форма, металлические бляхи на рукаве свидетельствовали о принадлежности их владельцев к рядам блюстителей порядка. Каждый держал по такому же, как у Виглана, прибору, с той лишь разницей, что на их крышках белела какая-то надпись.
