Короче, позавчера, в воскресенье, пятнадцатого июня, ушел от нас один парень. Мы его второй день ищем и не можем найти. Найти его обязательно нужно. Вот — основа… Дальше уже частности.
— Что он натворил?
— Ничего не натворил… Ординарное убийство… Но он нашел одну вещь, которую мы обронили, нашу. Вместе с ней исчез… Мы сразу не спохватились.
— Где нашел?.. Какую?.. Кто обронил?.. Когда?..
— Фу ты, — рассмеялся Валентин, — такие вопросы задаешь, я даже вспотел. Давай тогда, лучше, до офиса… Колы холодной не хочешь? У нас здесь холодильник припрятан.
Колы можно было, тем более холодной… Но то, что дело тухлое, Гвидонов начал догадываться. По самой постановке.
Не только тухлое, тухлое — еще ничего, не самая страшная беда. История эта предвещала опасность, — прежде всего, для него самого… Начиналось, по всей видимости, нечто из того разряда, — когда узнаешь чуть больше, чем кто-то посчитает необходимым, то, вдруг, невзначай, попадаешь под машину, или прихватывает ни с того, ни с сего сердечный приступ, или с тобой случается другой какой-то казус, но обязательно с самым банальным летальным исходом.
Вот Валя, по всему — нормальный парень, предохраняется изо всех сил. Ему юношеская романтика — ни к чему… Колы холодной, — и все. Он, наверное, рад Гвидонову, до потери пульса. Потому что, теперь на Гвидонова все и повесят, все лишние знания.
А без знаний в его профессии никак нельзя.
Вот и покрутись.
В общем, кола наклевывалась не очень сладкая…
Да, не просто так генералы пробивают подчиненным премии. Не пользуются случаем, чтобы вспомнить какой-нибудь эпизод из боевого прошлого, а говорят коротко: «работайте», — пресекая саму возможность появления в данный момент какой-либо информации вообще.
Потому-то они стали генералами, а не засиделись в прапорщиках, что знают, когда бросить «работайте», а когда удариться в пучину воспоминаний.
«БМВ» подрулил к приятному особнячку на Добрынинской, ворота распахнулись, — вот и офис.
Уровень заказа — самый высокий. Позавчера пропал у них парнишка, вчера они его целый день искали сами, с ног сбились, но так и не нашли. Сегодня решили нанять «сыскаря» на стороне, — а лучше «конторы» «стороны» не придумаешь, — и провернули решение за несколько часов. За несколько часов, — это на самом верху, и без посредников, на которых ушло бы какое-то время.
А как сказал когда-то поэт: избавь нас пуще всех печалей, и барский гнев и барская любовь…
Вот такая получалась кола…
Кабинетик у Валентина был получше Гвидоновского, — с фонтаном посередине. Забавненький такой фонтанчик — он же освежитель воздуха, — с самой натуральной водой и мордами львов, из которых эта вода выливалась на крупную гальку. Живут же люди.
— Присаживайся, — как у нас говорят… Давай-ка я начну сначала.
Гвидонов кивнул.
— Допустим, был некий фельдъегерь, он перевозил нечто, назовем это «груз», с одного места на другое, скажем: из пункта «А» в пункт «Б». Груз был наш… По пути с ним случилась авария, допустим, сломался мотор, — это к делу отношения не имеет. Устраивает?..
— Пока «да», — сказал Гвидонов.
— Очутился этот фельдъегерь в лесу, недалеко от дороги, — точнее, в пятистах шестидесяти метрах. Вместе с нашим грузом… При этом, неважно себя после аварии чувствуя… Недалеко от этого места есть речка, там ловил рыбу некий молодой человек. Порыбачив, он через лес направился к автобусной остановке, расположенной на шоссе. И наткнулся на нашего фельдъегеря… После этой встречи в голове у фельдъегеря получилась дыра семь на восемь, а молодой человек, вместе с грузом, спокойненько дошел до остановки, сел в автобус, доехал на нем до станции, а затем, по всей видимости, погрузился на электричку, и испарился… Теперь устраивает?
— Не знаю, — пожал Гвидонов плечами.
— Но больше, Володя, извини, что я так, по-простому, — ничего нет… Скорее всего, уехал в Москву. А здесь, чуть ли не двадцать миллионов народа. Из них — миллионов пять молодых людей, похожих на него…
— Есть те, кто его видел?
— Да. Мои ребята, в том числе. Видели, даже болтали с ним пару раз. Первый, до совершения преступления, второй — после…
— Ну вот, — сказал Гвидонов, впрочем, без всякого энтузиазма. — Груз не может всплыть?.. Деньги?..
— Не знаю, — развел руками Валя, — не буду врать.
— Документы?
— Говорю же, не знаю.
— Значит, только молодой человек?
— Только молодой человек… При всем нашем содействии, — все, что в наших силах, в твоем распоряжении. На место происшествия когда?
— Зачем? — сказал Гвидонов. — Вы же там все перекопали.
— Перекопали, — согласился Валя.
— Сначала поболтаю с теми, кто говорил с парнем, и теми, кто обнаружил мертвого фельдъегеря. Ведь он был мертвый, когда его нашли?
— Обижаешь, — сказал Валя.
— Работа такая, — извинился Гвидонов.
— Да, работка… — вздохнул Валентин. — Ребята рядом, я их зашлю, располагайся, беседуй. Я — по делам.
И, пододвинув Гвидонову пухлую папку, вышел.
Люди, которые не понимают сыска, всегда знают, что необходимо делать: осматривать место происшествия, поднимать пинцетом окурки, допрашивать свидетелей, беседовать с патологоанатомом. Короче, выходить на след… Достаточно открыть любой учебник по криминалистике, чтобы узнать, как нужно себя вести.
Там чуть ли не по шагам расписано: как, что и когда…
Стыдно признаться, но Гвидонов никогда не знал, с чего нужно начинать… И вообще: стоит ли собирать окурки или катить в морг… Но всегда знал, что не нужно, вернее, — чего он не хочет. Это было одно и то же.
Сейчас вот не хотелось открывать эту папку, не хотелось и все. Он, даже, чуть брезгливо, отодвинул ее пальцем подальше от себя. Такой вот дурацкий каприз.
Закрыл, было, глаза, чтобы подумать, — но не хватало неспешного хода его часов…
Любое начало, — прикосновение к другому миру… Первое прикосновение к другому миру нужно делать с уважением, потому что он — другой. В другой мир, как в чужой дом, нужно входить без шляпы, — или там фуражки, — и с добрыми намерениями в душе.
Это потом доброта может перерасти в злобу, или в ненависть, или в полное равнодушие, — так бывает. Но входить нужно, готовым полюбить новый мир. Иначе он никогда не откроет тебе своих дорог…
Секрет этот Гвидонов не открывал никому, у него даже в мыслях не было как-нибудь попробовать проболтаться. Не открывал и никогда не откроет, даже на смертном одре… Потому что есть нечто, предназначенное только для тебя. Оно родилось в тебе, в тебе живет, — с тобой же должно умереть. Оно, беззащитное, и доверилось тебе. Рассказать об этом кому-нибудь, означало бы, совершить предательство. А предавать себя, — это уж самое распоследнее дело…
Не прошло минуты, как в дверь постучали, и ее открыл свидетель.
Служивый парень, накаченный в спортзале и, должно быть, умеющий стрелять с обоих рук.
— Меня зовут Владимир Ильич, — сказал Гвидонов, и протянул ему руку.
