выдашь ее никому, и никогда… И что не будешь надо мной смеяться.
— Даю, конечно. Я же мужчина, — настоящие мужики никогда не трепятся языком… Что, тайна какая-нибудь смешная?
— Совсем не смешная. Ты никому не скажешь?
— Никому и никогда.
Иван забыл про яйца, которые он уже утопил в майонезе, и на которые так недавно посматривал с нескрываемым вожделением. Еда вдруг превратилась для него в обыкновенную низменную потребность, которая перешла к людям в наследство от обезьян, которыми люди когда-то были.
— Никому и никогда… — повторил он.
— Понимаешь, — сказала Маша, — рынок, — живое существо. Не просто разумное, оно, как бы сказать поточнее, существо иных сфер, оно принадлежит космосу. Его музыка, что ли… Как ребенок… Он гораздо больше космичен, чем человек.
— Нормально, — воскликнул Иван, — мы что, тоже принадлежим космосу?
— Конечно… Но рынок, — истинное космическое существо. Он — сплетник… Болтает обо всем, что увидит. Так вот, последнее время, он стал чего-то бояться. Он стал бояться какой-то недоброй силы, которая появилась во вселенной. Такой недоброй и такой сильной, что она способна уничтожить ее… Вот… Так что мы — в опасности.
— Как, — и мы тоже? — с придыханием спросил Иван.
— Да, наверное.
— А где смеяться? — спросил Иван укоризненно. — Что-то мне совсем не смешно.
— Как где?.. Я же предупредила, — это же вылитый бред больного воображения. Чудовищная глупость… То, что я сказала.
— А я тебе верю, — сказал Иван, — ты не способна на бред… В дурдоме тебя держали потому, что прятали, — как золотую корову. А руки ты на себя наложила от такого времяпровождения, — всю жизнь за колючей проволокой… Да нормальней этого не придумаешь, — я бы сам от твоей каторги напился бы какого-нибудь стрихнина.
— Спасибо, — сказала Маша.
— Что «спасибо», за что «спасибо»… Нам же всем скоро крышка. Ты подумала об этом? А мое высшее образование?.. Когда нас начнут уничтожать?
— Иван, с тобой невозможно разговаривать. Ты слишком прагматичен. «Когда?»… Может быть, никогда. Может быть, процесс растянется на сотни тысяч лет. По космическим масштабам, — это ничто.
— Тогда еще терпимо, — облегченно выдохнул Иван. — Но ты ничего не перепутала, когда твой рынок тебе все это напевал? Там были какие-нибудь подробности? Детали? Конкретное что-нибудь было?
— Какие подробности, — вздохнула Маша, — ты совсем ничего в нем не понимаешь… Как и все остальные.
Генеральное блюдо они все-таки съели. Незаметно как-то получилось, что они оказались рядом с ним, порезали хлеб, — и напустились на него, с каким-то тихим первобытным рычанием.
— Можно сварить еще с десяток, — говорил Иван с набитым ртом, — если этих не хватит…
Но — хватило. Тем более, что потом они пили чай и мазали на хлеб плавленый сыр «Виола», из здоровенной лохани, которую купили неделю назад, и которая все никак не кончалось.
— Как мало человеку нужно для счастья, — наконец сказал Иван. — Вселенские катастрофы, когда натрескаешься, кажутся сущей ерундой… Полковник когда обещал позвонить, сегодня?
— Он ничего не обещал. Он — работает.
— Плохо работает. За такие бабки можно работать и пошустрей… Хотя время терпит. Но с первого сентября мне нужно выйти в какой-нибудь крутой колледж, чтобы там не было ни одной преподавательницы — дамы, чтобы — одни мужики. Нам к этому времени нужно успеть получить в Лондоне гринкарту, купить домик, и каждому — по машине. На это месяц уйдет, не меньше.
— У нас сигареты есть?
— Только Мишкины.
— Дай мне одну.
Иван нехотя открыл ящик в разделочном столе, достал начатую пачку «ЛМа», пепельницу и водрузил все это на стол.
— Курить вредно, — ворчливо сказал он, — видишь, что на пачке написано: «Курение — причина раковый заболеваний». Ты бы задумалась о потомстве.
— Я еще не все сказала, — произнесла Маша, прикуривая от Мишкиной зажигалки.
— Еще какая-нибудь гадость? — спросил Иван без всякого оптимизма в голосе.
— Да… Мне кажется, мы не поедем в Англию.
— С чего ты взяла?
— Понимаешь, кроме рынка у меня ничего не было…
— Опять этот рынок, — да это монстр какой-то космический… Ему никак нельзя рот заткнуть? Навсегда?
— Нет. У меня же ничего не было, кроме… Но теперь я уже могу обходиться без него. И ко мне стали приходить всякие предчувствия.
— Предчувствия?.. — взвесил Иван на языке слово. — Это мне знакомо. У меня предчувствий было, сколько угодно… И я тебе скажу: это полный бред. Побочный результат религиозного опиума, которым последнее время любят пудрить народу мозги… Представляешь, кошка перебежала дорогу, — и ты уже целый день трясешься от страха, что попадешь под машину.
— Дело не в том, как что-нибудь обозвать, а в том — что они говорят… Рынок — мой друг, и будет им всегда… Но теперь мне кажется, что на свете есть вещи важнее его… Ну, словно бы рынок, — как детство. Каждое детство, — как счастье… Но после него обязательно начинается взрослая жизнь.
— Час от часу не легче, — озабоченно сказал Иван, — значит, ты хочешь сказать, что рынок, на котором ты можешь зарабатывать чудовищные бабки, это так, — детская шалость, невинное ясельное общение… Теперь ты повзрослела, поумнела, — и стала годна для каких-то других предметов, более серьезных.
— Может быть, так…
— Маша, — сказала назидательно Иван, — ты только подумай, что говоришь, до какого кощунства ты докатилась… В своих словесных упражнениях. Ты же утверждаешь, что существует нечто, серьезней той кучи бабла, на которой ты сидишь, как деревенская баба на возу с сеном.
— Ну, я так иногда чувствую, — оправдываясь, сказала Маша. — У меня все время тяжело на душе, темно… Может, мне все кажется. Но я должна сказать, потому что это касается и тебя… Мне кажется, что в Англию мы не поедем.
— А куда?
— Не знаю. Куда-то дальше.
— В Америку? — спросил Иван. — Тогда мне нужно переходить на американский английский, а у них там один сленг. Афро-азиатский… Это трудней.
— Нет, не в Америку, куда-то дальше.
— Дальше только Австралия и Новая Зеландия… Край цивилизованного человечества.
— И не в Австралию…
— Нас что, убьют? — горестно спросил Иван, откладывая в сторону вилку.
Он рассматривал Машу, как какую-нибудь простушку из второго класса, которая решила его надуть. Но не знает, что все ее наивные ухищрения, все давно уже прошли, еще в третьем.
— Не знаю.
— Мишка живой?
— Не знаю.
Иван облегченно вздохнул:
— Ты ничего не знаешь, а предчувствия всегда лгут. Это — аксиома… Наличие предчувствий, — признак душевной старости… Еще это бывает от нервного переутомления… Нужно лучше питаться, и чаще бывать на свежем воздухе. Еще лучше, — заняться спортом. Шопингом каким-нибудь.
