возможных, улыбкой. — Разрешите вам помочь.
— Моя сестра, — бросил Иван. — Приехала из Тулы… Сейчас — мы к ней в Тулу. Ответный визит.
Это было не вранье, — это было заметание следов. Гвидонов даже улыбнулся от такой наивности.
— У вас в Туле все такие? — спросил сосед Машу, которая отступила от сумки на шаг, чтобы дать тому возможность доказать свою галантность.
— Все, — ответил за нее Иван, — дамы — русские красавицы, мужики — делают автоматы Калашникова. Такой город… Вы не поможете нам вещи до улицы дотащить? Раз такое дело.
— Конечно, — тут же согласился сосед, — с удовольствием. А как вас зовут?
Маша посмотрела на него, и удивленно сказала:
— Я не помню.
— Как остроумно, — воскликнул радостно сосед. — Меня зовут Николай. Вы к нам приедете еще?
— Я не помню, как меня зовут, — сказала Маша, повернувшись к Ивану и Гвидонову.
— Тебя зовут Маша, — сказал горестно Иван.
— Или Марина, — буркнул Гвидонов, посматривавший на то место, где дорожка выруливала за угол дома к улице.
— Нет, — сказала Маша. — Меня зовут как-то по-другому. Я не могу вспомнить, как…
— Не обращайте внимания, — сказал Иван соседу, — у нее от радости, что возвращается к своим пряникам и Калашниковым, крыша поехала.
— Я бы сам сейчас из Москвы смотался, у меня дача есть, — поддержал сосед, — но зима, холодно.
— Вы узнайте мое имя, — сказала Маша соседу, — вам же ничего не стоит, а я наконец-то, буду знать.
— Где, прикажете, навести справки? — с готовностью откликнулся сосед. — И как вам сообщить?.. Телефончик дадите?
— Обещаете? — улыбнулась ему Маша. — Честное слово, не обманете?
— Честное слово, — с готовностью согласился сосед.
Иван в этот момент пожалел, что всучил соседу только одну сумку, тот бы, на таком душевном подъеме, запросто ухватил бы две.
Они дошли уже до угла дома, — за ним стала открываться Матросская Тишина.
Хорошо быть дамочкой, — завистливо думал Иван, — за них всегда тяжести таскают ухажеры.
Едва он успел позавидовать Маше, как с улицы к их дому свернул джип «Чероки», — он вильнул задом на скользком месте, проехал к ним еще метров пять и остановился.
Иван подумал, что хорошо бы подрядить его, чтобы не таскаться с вещами, и попробовал оценить его с точки зрения грузоподъемности. Из джипа вышли два парня, а следом за ними — водитель.
Рублей за триста, — ну, за четыреста… — успел подумать Иван.
И тут сумасшедшая Машка изо-всех сил толкнула его в сугроб. Мало того, что толкнула, толкнула — это еще полбеды, она еще прыгнула на него сверху, придавив к снегу своими телесами в дубленке… Иван стал орать на нее и извиваться, пытаясь выбраться на свободу. Но Машка, наверное, решила поиграть в царя горы, потому что не давала ему выбраться, а наоборот, всячески прижимала его к этой грязи, которую-то и снегом назвать стыдно.
Так что Иван не на шутку разозлился. Потому что во всем и всегда — нужно знать меру.
— Да отпусти ты! — кричал он Машке. — Что ты ко мне привязалась!.. Нашла место и время!.. Лучше сумку мою тащи!..
Он дрыгался, вырывался, — и, наконец, ему это удалось.
Когда он встал и вытер снег с глаз, перед ним предстала чудная картина. В том смысле, что какая-то дурацкая и несообразная. Как все то, что последнее время происходило с ним.
Все, кроме него, лежали на снегу.
Лежали, рядом с «Чероки», два мужика, и водитель, — недалеко от полуоткрытой дверцы машины. Лежал, рядом с Иваном, их полковник, лежал, спрятавшись за сумку, их сосед, лежала Машка, которую Иван подтолкнул, вставая, в ту яму, где был только что сам.
Все лежали, — это было нехорошо.
— Эй! — сказал негромко Иван. — Эй!
— Уже не стреляют? — спросила из сугроба Маша.
— Нет, вроде… Не слышно.
— Есть еще кто-нибудь живой?
— Чего? — не понял Иван.
— Господи, — сказала, поднимаясь, кое-как, из сугроба, Маша. — Что же они все за люди!..
— Я ничего не слышал, — испуганно сказал Иван, не в силах оторвать взгляда от лежащих тел, — никаких выстрелов.
— Ты же орал, как резанный. Где тебе слышать.
— Маш, кто это их?..
— Никто. Сами себя. Полковник — этих. Эти — полковника…
Прохожих не было ни одного. Место боя было удивительно пустынно. Давно прошли те розовые времена, когда на звук выстрелов народ сбегался как мухи на мед. Наступили, тоже уже давно, времена, когда на этот призывный мужской звук — и калачом заманить никого уже нельзя.
— Что теперь делать? — спросил Машу Иван.
— Не знаю, — сказала она.
Они посмотрела на Гвидонова, который лежал рядом с ними, все еще сжимая в руках симпатичный черный пистолет, — который выглядел очень серьезно. Красивая такая игрушка взрослых озабоченных людей.
Гвидонов пошевелился, приоткрыл глаза и тихо-тихо что-то произнес.
— Очнулся, — громко прошептал Иван.
Маша нагнулась, и растеряно обратилась к нему:
— Вы скажите, что нам делать, — мы не знаем. Если сможете.
— Вещи и меня — в машину, — довольно отчетливо, но совершая усилие, так, словно бы думал об одном, а приходилось говорить о другом, произнес Гвидонов. — И — уехать… Скоро здесь милиции будет, — как грязи… И еще. Мое воинское звание — подполковник. До полковника — я не дорос.
Своя ноша — не тянет. Плюс адреналин.
Говорят один мужик, в экстазе, проглотил целый столовый набор, — вместе с вилками, ножами и большими ложками. И ничего — вышло потом, как по маслу. Сам в последствии не верил, в свой подвиг.
А уж четыре сумки и килограмм восемьдесят-девяносто полковника. Слегка прокантовать. Ерунда для двух молодых и перепуганных насмерть организмов.
Больше всего было жалко соседа. Его, должно быть, приняли за главного, из-за ремонтной «бандитки» на голове. Одна пуля попала ему в глаз, одна — в шею, другие в туловище. Весь он был в пробоинах, — так что перед смертью долго не мучался. Она пришла к нему быстро.
Он, должно быть, на несколько секунд отвлек внимание от полковника. И тот метким огнем поразил наступавшего противника. Хотя и ему досталось.
— Опять мне рулить? — все еще веря, что это наваждение пройдет, спросил Иван.
— Только не гони, — умоляюще попросила его Маша. — И тормози на красный свет.
— Так Николай и не узнал, как тебя зовут по-настоящему, — горестно сказал Иван. — Вот ведь — судьба…
Сказал и осекся. И посмотрел на Машу. Как та подтаскивает к машине последнюю сумку… Уставился на нее, и глаза у него сделались совсем большими, и перепуганными уже окончательно.
Глава Четвертая
