Секреты, так секреты, — ему к чужим секретам не привыкать. К тому же, они хорошо сказываются на конечной оплате труда.
— У Марины есть хобби, увлечение, которому она отдает довольно много времени… Она играет на бирже. Сейчас, в век информационных технологий, это довольно просто, достаточно иметь хороший компьютер, Интернет, и договор с биржей… Она занимается этим довольно много, и не без успехов, — да, скажем прямо, у нее это довольно неплохо получается.
— То есть, она сама зарабатывает деньги, — я так понимаю? — спросил Гвидонов.
— Да. Довольно большие деньги… Поэтому, мотив ее похищения, а мы ни сколько не сомневаемся, что это похищение, совершенно ясен. Нам не звонили, не требовали выкуп… Это как раз тот случай, когда выкуп совершенно не нужен. Достаточно посадить ее где-нибудь под надзором, дать компьютер, — и она начнет приносить деньги… Как курица, которая несет золотые яйца.
Послышались всхлипывания. Не выдержала супруга Матвея Ивановича. Другая женщина, Надя, подносила ей стакан с апельсиновым соком.
— Два вопроса, — сказал, поглядывая на супругу, которая уже сморкалась в белый вышитый платочек, Матвей Иванович. — Кто и как?.. Дальше мы разберемся сами… По домашнему… Кто и как…
Кто и как.
Вот в чем вопрос.
Вопрос горюющего семейства… Есть еще его вопрос, — как быстро он справится с халтурой, и какой гонорар за это получит?
Тот, и другой, по большому счету, — навевает скуку… Но только по большому, по Гамбургскому.
Гвидонов помнил эту историю, историю Гамбургского счета… Еще до революции, Великой Октябрьской, в незапамятные времена, бродило, по бескрайним просторам России и прочей Европы, множество передвижных цирков. Чуть ли не единственное средство развлечения народных масс, передовой отряд тогдашней массовой культуры.
В каждом из них был свой чемпионат мира по борьбе. И свои чемпионы… Борьба — была гвоздем программы любого цирка, когда на арену выходили молодые сильные мужчины, и выясняли между собой отношения по строгим правилам классического состязания. Победитель определялся к концу представления. Увенчанный лаврами, под гром аплодисментов, он становился апофеозом циркового вечера.
Каждый такой вечер, раз за разом, заканчивался преотлично: хозяин подсчитывал прибыль, а народ, в полной мере получал за свои кровные ту массу удовольствия, которую только мог получить.
Но люди, есть люди, даже цирковые борцы, для которых условность их гладиаторских сражений стала ремеслом, — и у них были слабости. Гордыня, например, или тщеславие, или зависть, или высокомерие… или, или, или… чего только разного не понапихано в человеке.
Поэтому раз в два года, такие, страдающие комплексами, чемпионы, собирались в городе Гамбурге, и за закрытыми дверьми, при отсутствии не то чтобы посторонних, вообще даже единственного лишнего человека, — потея, выкладываясь по последнему, изо-всех сил, по-настоящему, — выясняли между собой отношения. По тем же бесстрастным классическим правилам.
Победитель не получал венков и медалей. Вообще, его имя знали только сами участники соревнований, — ни на одном из будущих представлений новый титул этого человека никогда не звучал… Все, по-прежнему, оставались чемпионами мира, все… Как всегда.
Но это и назывался: «Гамбургский счет».
Гвидонов сидел, с закрытыми глазами, слушая неспешный ход своих кабинетных часов.
Перед ним лежал альбом с фотографиями похищенной девушки. Нужно было открыть его, — и приступить к процессу. После обеда осмотр места, откуда ее умыкнули, вечером — наметить план мероприятий на завтра. И — понеслась…
Но первый шаг — должен быть трудным.
Для начала, — выкинуть из головы горе несчастных родственников, потом — будущий гонорар. Все это — ярмо на шее, и суета, и тлен…
Ничего нельзя начинать, — с этим…
Он позвонил, теперь стоит на пороге, в праздничном костюме и с шляпой в руке, ждет, когда ему откроют. Ему откроет немного странная девушка, двадцати одного года, поэтому у него с собой белая роза… Ему сорок шесть, сам еще почти жених, — поэтому первый взгляд на нее, будет взглядом мужчины на незнакомку.
Потому что, и она — посмотрит на него. С этих первых двух взглядов уже станет ясно, как у них сложится. Станут они друзьями, — или нет.
Выбор за ней, — она должна решить, на какую полочку его поставить, что он из себя представляет. Достоин ли он ее внимания, и станет ли интересен ей.
Если она почувствует, что он тот, кто есть на самом деле, халтурщик в погонах подполковника, желающий залезть к ней в душу, чтобы выкрасть оттуда не принадлежащие ему секреты, а потом с ее секретами побежать к дяде, чтобы получить вознаграждение, — им не понять друг друга… А значит, ему никогда не увидеть дороги, ведущей к ней.
Время шло, Гвидонов сидел, закрыв глаза, и ждал спокойствия, которое вот-вот должно было прийти к нему. Спокойствие принесет ему непредвзятость, непредвзятость — способность быть справедливым судьей…
Потому что сейчас нужно быть справедливым, — а предавать и закладывать, можно будет потом. Поскольку при известной тренировке, одно другому не мешает. Даже наоборот, помогает гармонично развиваться личности…
Девушка за компьютером, она оглянулась на объектив камеры, когда ее окликнули… Она же смотрит телевизор, с пультом в руках, она же, — во время семейного застолья, здесь же дядя с женой, и ее мама… Она — в теннисной юбочке и с ракеткой в руках, она — в бассейне, она — читает, она — за компьютером, на экране которого какой-то график…
Она, она, она…
Все фотографии сняты в последнее время, наверное, за год или за два.
Здравствуй.
Здравствуйте, Марина…
Фотографии имеют свойство — врать. Вернее, — приукрашивать… Вернее, внушать иллюзии.
Фотография, лишь взгляд того, кто держит в этот момент камеру, — и объект фотографии, это, прежде всего, взгляд фотографа.
Эти фотографы — врали…
Они хотели, чтобы девушка эта, Марина, предстала хорошенькой девушкой из обеспеченной семьи, похожей на многих других девушек, — с теми представлениями о достойной жизни, которые у других, с теми же повадками, которые внушает другим мнение их общества. Хотели, чтобы девушка эта выглядела своей.
Эти невинные старания ни к чему не привели… Прежде всего, потому, что Марина не замечала камеры. Вернее, не обращала на нее внимания. А еще точнее, — не на нее, а на того, в чьих руках она находилась.
Словно бы ее пытались извлечь таким способом из мира, в котором она была, — и не могли. Взгляд ее на всех фотографиях никогда не был направлен на объектив, всегда она смотрела выше куда-то, а если и в сторону объектива, то не видела его.
Женщина всегда замечает, когда на нее смотрят. И всегда знает, зачем на нее смотрят… На то она и женщина, чтобы понимать взгляды мужчин.
Фотокамера, это концентрированный мужчина, — кто бы не держал ее в руках… Его — аллегория.
Реакция на объектив, — рефлекс. Она, эта реакция, значила много.
Марина не обращала на объектив внимания. Рефлекса никакого не было…
Она на них была занята другим, чем-то своим, куда и его, Гвидонова, не пустила.
Не заметила белой розы, протянутой ей.
