доставляли оружие для боевиков… Он ничего не нашел. Моя бригада больше недели там лазила. Так что, — извини… С архивами, так вообще странная история. Они были, но лет пятнадцать назад пропали. Никто не знает, как и куда. Даже, когда, можно узнать только приблизительно. С китайцами сложно, дипломатия. Может, они и темнят. Хотя бабки я пообещал хорошие. Ничего сделать не могут, — нет их, и все, ни вещей каких, ни описей, ни документов, — ничего. Как корова языком слизнула. Даже нет тех, кто про них что- либо знал… Моему человеку, который этим занимался, сказали, что это его фантазия. Никаких наездов на тот монастырь не было. Была плановая военная операция. По освобождению народа Тибета от местных поработителей. Вот козлы!..
— Мумии? — напомнил Гвидонов.
— Триста-четыреста лет. Монастырю — четыреста-пятьсот.
— Знаете что, Рахат Борисович, — сказал Гвидонов, — я бы не против встретиться с теми браконьерами в присутствии этого профессора. Если он самый лучший специалист.
— Даже так! — неподдельно изумился Чурил. — Ну, ты даешь!.. Ну, ты — кадр!..
Он отодвинулся от Гвидонова, будто страдал дальнозоркостью, и начал пристально и с интересом рассматривать его.
— Как я в тебе не ошибся, — сказал он. — Я редко когда ошибаюсь в людях… Когда ты это придумал?
— Только что.
— С профессором, значит, поедешь?
— Да.
— А без него — нет… Значит, это ты без него не хотел туда ехать.
Гвидонов пожал плечами.
— Кто бы мне сказал, — продолжал медленно Чурил, — я бы не поверил. Что такое возможно… Вот за это я тебя уважаю.
— Да, ладно… — с истинной скромностью потупился Гвидонов.
— Заодно поздравляю с присвоением очередного воинского звания: полковника.
— Не понял, — взглянул на Чурила Гвидонов.
То довольно хмыкнул, — ему понравилось выражение лица наемного сыскаря.
— Ты находишься на особо важном правительственном задании. В длительной командировке. Боец невидимого фронта… Так теперь у тебя в конторе твое отсутствие и понимают. Пришлось проплатить, конечно, не без этого, — но справедливость, в конце концов, восторжествовала. Что — главное.
— Я вам довольно дорого обхожусь, — сказал Гвидонов, у которого, действительно, в голове что-то поехало. Родилось, и стало переполнять какое-то истинное чувство благодарности к этому человеку, которое нельзя купить ни за какие деньги.
Вот для кого он расшибется в лепешку, и ради кого кинется в огонь и в воду… For ‘ever… Together… Как говорят…
— Как ваш сын? — спросил Гвидонов. — Поправился от смертельной болезни?
Чурил помрачнел, долго не отвечал, взял конфетку из коробки и стал подкидывать ее на ладони. Потом сказал:
— Наоборот… Стало еще хуже. Чахнет.
— Не может быть, — искренне не поверил Гвидонов.
— Выходит, может… — мрачно сказал Чурил. — Сидит целыми днями у себя в комнате, смотрит перед собой, и ничего не ест. Итак тощий был, не в меня, так вообще кожа стала и кости… Плохо все это. Не знаю, что делать.
— А медицина?
— Все-таки Пушкин тоже был гений, — сказал, думая о чем-то своем, Чурил. — У него стихотворение есть, называется «Эпитафия». Эпитафия, — это надпись на могильной плите. Чтобы ты знал… Вот здесь лежит один студент, — его судьба неумолима. Несите прочь медикамент, — болезнь любви неизлечима.
Гвидонов, который не был докой по этим делам, все же сказал:
— Может, подобное лечат подобным?
— Да, знаю… — безнадежно махнул рукой Чурил. — Это мы пробовали… Я ему таких баб подсылаю горничными, закачаешься. Ты таких и на картинках никогда не видел… Даже мисс Азия ему массаж делала. Тайский… Что интересно, он евнухом не стал, — иногда какую-нибудь возьмет да и трахнет. Ни с того, ни с сего… Но от этого ему только хуже становится, — вообще жрать перестает, даже бульон.
— А гипноз?.. Вот этот профессор…
— Было. Гипноз на него не действует… Профессор говорит: какие-то сторожевые центры. Через них не переплюнуть.
Профессор оказался одних лет с Гвидоновым и, даже, одной комплекции.
Он не задавал лишних вопросов, и, вообще, вел себя предельно осторожно. Без всякого гипноза в нужный момент догадался, что вляпался в клиентуру, с которой бы ему лучше не связываться.
Во всем его, начинающем лысеть облике, чувствовался легкий перепуг, и политика: моя хата с краю…
Из-за этого он был до приторности тактичен.
Поговорить случилось в самолете, когда возвращались в Кызыл.
— Расскажите, пожалуйста, что произошло с тем ремесленником из Омбы? — попросил Гвидонов. — К которому вы летали.
— Вы с ним знакомы? — стрельнул профессор глазами в сторону Гвидонова. — Принципиально, ничего особенного.
— Но, вы, вроде бы, были в шоке?
Профессор мягко и проникновенно улыбнулся, посмотрел на Гвидонова с добром и пониманием в глазах, и пояснил:
— Чтобы понять мое состояние, нужно быть специалистом в этой области.
— У нас много времени… — сказал Гвидонов. — А одна из наших задач: понять друг друга.
При слове «задач» профессор сосредоточился. Все задачи были оплачены, и его долг был способствовать их разрешению.
— Тогда открою вам секрет, который не известен широкому кругу непосвященных, — сказал он. — Дело в том, что все, что связано с внушением одного человека другому, — не совсем наука… Вы слышали что-нибудь о нейро-лингвистическом программировании?..
— Да, — сказал Гвидонов. — Это большая лажа.
Профессор так искренне рассмеялся, что даже схватился за живот. А очки его свесились до предела на нос, так что казалось, что они вот-вот упадут.
— Вот, — сказал он сквозь смех. — Это типичное непонимание проблемы. Вы — как все. Или верите на все сто, или не верите вообще.
Он поборол свой смех, потом целую минуту протирал очки платочком. Потом довольно серьезно взглянул на Гвидонова и сказал:
— Так вот: так не бывает…
— Как не бывает? — спросил Гвидонов тоном терминатора, бесконечное терпение которого может подойти к концу.
— Очень гармоничное внушенное состояние, — редкое по искусству исполнения. — До этого я хотел сказать вам, что у нас, как в стоматологии, ручная работа. Психотерапия, — это творчество, объектом которого является внутренний мир человека. Каждый психотерапевт, — художник. У каждого своя манера, почерк, кисть, — одним словом… Так вот, мое состояние шока, о котором вы упомянули, от совершенства той работы, — такое, к примеру, словно бы я встретился с творением Пикассо. Там была гармония приобретенной и утраченной галлюцинации. Ну так, словно, вы идете, встречаете кого-то, здороваетесь, беседуете, идете куда-то вместе, а потом, в один прекрасный момент, собеседник ваш испаряется. Никаких травм для сознания — ни до, ни во время, ни после. Идеально проведенная операция, — где цель достигнута без каких бы то ни было побочных эффектов. Это привело меня в изумление… Я бы с
