почти потерявшего кору соснового ствола.
Гвидонов порадовался за них. В их движении не было суеты, а была выучка готовых к любым поворотам событий профессионалов.
— Затем, что вы не люди! — крикнул Иваныч. — Вы — хуже зверей!.. Сидели бы в своем Кызыле и не рыпались сюда.
— Шесть гранат, два автомата по девяносто патронов, — доложил Третий.
— Отвлекает внимание, — негромко сказал бойцам Гвидонов. — Смотрите внимательней, кто-то подбирается на дистанцию броска.
— Предлагаю вам сдаться! — крикнул Иванычу Гвидонов. — Вам зачтется, как явка с повинной!
Тут, метрах в сорока из-за кустов возникла фигура с поднятой рукой, — сухо прозвучал снайперский выстрел, фигура согнулась пополам и пропала.
— Прямо в глаз, — ровно сказал Петька.
Он пошарил в рюкзаке, вытащил темно-зеленую гранату, выдернул чеку, размахнулся лежа, и послал ее точно в то место, где лежал убитый в глаз лягушатник.
Тут же в тех кустах грохнуло, и следом грохнуло еще. В воздух поднялись срезанные ветки, труха, пыль, дым. Ничего в том крошеве увидеть было нельзя.
— Еще один, — так же ровно сказал Петька. — Они парой пошли.
— Чего это они? — удивился Третий. — С какого рожна?..
— Чужая душа потемки, — ответил ему Петька.
— Разговорчики… — прикрикнул на них Гвидонов. — Еще двое или трое. Не прозевайте.
Произошедшее боестолкновение как-то подействовало на нападавших. Потому что переговоры они прекратили.
— Давай так, — сказал Петьке Третий, — я выскочу, пальну куда-нибудь, а ты смотри…
— Нормально, — согласился он, — поехали.
Гвидонов не стал им мешать. Потому что они все делали правильно.
Третий вдруг заорал не своим голосом, подпрыгнул на месте, вскочил на ноги, дал короткую очередь в лес, и — побежал в сторону места, где взорвались две гранаты. Метров через десять он опять дал короткую очередь, подпрыгнул, и стал подать за кочку, которую, по всей вероятности, присмотрел заранее.
В это время раздался ответный огонь. Из одного ствола.
Рядом с Гвидоновым сухо сработала снайперская винтовка.
— Еще один, — доложил ему Петька.
Третий дернулся из своего временного укрытия и одним махом переместился в то место, над которым витал еще пороховой дым.
— Двое, — закричал он оттуда. — И один ствол.
Тогда Гвидонов поднялся на ноги, отряхнул с колен прилипшую к брюкам сосновую труху, — и пошел в психическую атаку.
Это было и отступление и психическая атака одновременно. Враг был со всех сторон, — его не становилось меньше.
Но в той стороне, откуда они пришли, и куда сейчас двигался Гвидонов, — его было меньше. Там его было значительно меньше, этого самого врага, — один или два человека. Один, или два, если тот лягушатник, которого они оставили рядом с профессором, присоединился к общей компании.
Но враги, это те, которые сейчас уставились в его спину, — впереди же была ерунда. Нечто потешное, напоминавшее забавную детскую игру, или беспроигрышную лотерею, где главный приз был гарантирован ему заранее.
Сзади могли выстрелить в спину. Никакой Петька не поможет, если они решат нажать на свой курок.
Раскаленный до красна тупой наконечник пули, рассекая собой летний податливый воздух, издавая тонкий свистящий звук, остающийся сзади, полетит к его широкой спине, пробьет, раздробив, позвоночник, раскурочит внутренности, пробьет грудь, — и снова покажется белому дню, своей окровавленной счастливой мордой.
Тогда подкосятся ноги, встанет он, сорокасемилетний, на колени, взглянет последний раз в голубое небо, — и навсегда припадет к прелой от жары сермяжной земле.
Когда еще хочется пожить. Попрыгать, поскакать, подышать, покомандовать, подвигаться, — посуетиться в этом мире. Полном сплошных удовольствий.
— Эй, — крикнул, чтобы отвлечься, Гвидонов, — явка с повинной еще считается. Выходи, стрелять тебя не будем!
Он шел, изо-всех сил стараясь идти медленно, стараясь не сорваться на бег, на зигзаги и на падения, чтобы те, сзади, могли промахнуться.
Но держал марку, держал свой форс, — шел не спеша.
— Да пошел ты, — ответили из леса ему.
И следом показался Иваныч, бригадир лягушатников, без ствола, но с охотничьим ножом в руке.
Он не боялся в каком-то приступе праведного отчаянья, ни Гвидонова и его ребят-профи, ни тех, кто пристально наблюдал за происходящим.
— Лучше мочи меня сейчас, начальник, — сказал Иваныч, выпрямившись, раздвинув грудь, и растопырив руки, сделав из себя мишень, лучше не придумаешь. — Мочи, потому что пощады для тебя не будет.
— Да что на вас нашло? — спросил Гвидонов, останавливаясь. — Могли бы сто баксов получить. А так, одни неприятности.
— То, что нечего тебе здесь делать. Не вышел ты рылом, чтобы ходить сюда. Когда тебя никто не звал.
— Где же ты раньше был? — спросил Гвидонов. — Мог бы пораньше об этом предупредить. Мы бы назад и повернули. От греха… А так, одни неприятности. Из-за этого.
— Не знаю, раньше… — сказал, с каким-то беспредельным упрямством в голосе, Иваныч. — Но сейчас ты никуда дальше не пойдешь. Ты или я…
— Скорее ты, — ответил Гвидонов, тронулся с места, и пошел к бригадиру, стараясь не спешить, и не сорваться на бег.
Такая убогая истина, — единоборство. Когда намеренье человека, — это его центр тяжести. Не хочет нанести удар, — центр тяжести в одном месте. Хочет нанести удар, — центр тяжести в другом месте.
Такая обалденная истина. Плюс немного тренировки.
И видно, — кто перед тобой. Все его желания, — как на ладони…
Этот Иваныч хотел ударить. Исполнить напоследок свое предназначение.
Хотя был уже не жилец. Кому нужно возиться с таким фанатиком. И тащить на себе такого через всю тайгу. Когда ничего интересного он больше ничего не скажет, — о своих кровавых замыслах.
Просто сумасшедший.
Не враг.
Просто подойти, — и дать ему в морду.
Испытать наслаждение.
Спастись бегством…
Но по морде, — не получилось. Третий не выдержал. Вида воинствующего противника. Который убил двух его друзей. Подло подкравшись и вонзив нож в спину. Кровь его воззвала к мести.
Поэтому, не успел Гвидонов подойти к бригадиру, как затрещал швейной машинкой автомат, — и весь лягушатник стал покрываться, как лужа во время дождя, мелкими пузырями. От входящих в него пуль.
У Гвидонова разжался кулак.
Да и какая разница.
Одна тупость…
Гвидонов остановился и начал упаковывать на место «Вальтер». Хотя, под пристальными взглядами врагов, это было бахвальство. Не нужно было этого делать.
Сзади подошел Петька.
— Владимир Ильич, — сказал он.
