Она стояла у двери, на ней было лишь полотенце, обернутое вокруг бедер, которое она придерживала рукой.
– А теперь выруби свет, дурачок. У меня для тебя сюрприз.
– Выкладывай, – проворчал Бучер без особого Интереса.
– Не могу, глупый. Я слишком далеко отсюда.
Только сейчас дошло до Бучера значение ее слов, и он беззвучно выругался. Вернувшись в отель 'Язифик' после допроса в полиции в связи с убийством Карамины, Бучер обнаружил, что Анна сняла номер 26, примыкающий к его собственному и соединенный с ним дверью. Тогда он отказался от своего номера и снял другой, желая побыть один, чтобы тщательно обдумать сложившуюся ситуацию, которая приняла столь неожиданный поворот, и проанализировать информацию, полученную им от Просетти во время их кратковременного разговора.
Он пришел к выводу, что преднамеренно ли, нет ли, но Просетти сказал ему правду. Однако у Бучера сложилось твердое убеждение, что все, происшедшее у караван-сарая, было не чем иным, как тщательно запланированной коварной операцией, имевшей целью убить его, Бучера. Ему понадобилось также определенное усилие, чтобы поверить в то, что Кид Мокетон, придурковатый швейцар 'Алмазной Тиары', и есть глава всей разветвленной аферы по контрабанде наркотиков. Как бы там ни было, но радиограмма, которую Карамина передала 'Белой Шляпе' прежде, чем они отправились в караван-сарай, поставила точку на этой контрабанде раз и навсегда.
Бучер выключил бра, и через несколько секунд Анна, теплая и надушенная, уже без полотенца, оказалась у него под одеялом, страстно прижимаясь к нему всеми выпуклостями и изгибами своего свежего юного тела.
Спустя полтора часа горячие лучи яркого южного солнца пробудили Бучера от сладкой дремы. Он уже одевался, когда Анна, открыв свои серые глаза, удовлетворенно улыбнулась ему.
– М-м-м! – радостно сказала она. – Никогда не пробовал предложить себя напрокат за деньги, как племенного бычка?
– Пошла ты к черту! – усмехнулся в ответ Бучер. Он неожиданно с благодарностью ощутил, что мрачное состояние, грозившее было охватить его после трагической гибели Карамины, исчезло полностью. – Вот, – он бросил на покрывало пачку стодолларовых банкнот. – Возьми билет до Рено на сегодняшний утренний рейс и жди меня там. Я прилечу туда через несколько дней.
Томно, соблазнительно потянувшись, Анна села в постели.
– Правда? – с жаром переспросила она. – Мне просто не терпится вырваться из Багдада. Прямо кричать готова. Ты куда сейчас?
– Сначала с тобой в аэропорт, – ответил Бучер.
Затем он намеревался взять напрокат самолет, долететь на нем до Амадийи и встретиться там с проституткой по имени Абела Майдан. Дело о наркобизнесе, ради которого он прилетел на Ближний Восток, практически: перестало существовать, однако ему хотелось как можно больше узнать о Месте Испепеляющей Смерти и в особенности – что этот кровожадный убийца Ибн-Вахид собирается делать с расщепляющимися материалами, полученными от Джонни Просели. Помимо этого, оставалось невыполненным обещание, данное Бучером Карамине, и с каждой минутой в нем росла уверенность, что шансов выполнить это обещание будет больше, если он отправится в Амадийю.
– Ты обещаешь мне, что мы встретимся в Рено через несколько дней? – спросила Анна с тоской в голосе, когда спустя некоторое время они стояли в Багдадском аэропорту.
– Ну, конечно. – Бучер игриво похлопал ее пониже талии. – А теперь давай. Твой рейс через полчаса.
– Но где именно в Рено, Бучер? Это же большой город.
– Оставь свои координаты в Торговой Палате, я туда наведаюсь.
Самолета, который Бучер надеялся взять напрокат, попросту не существовало. По крайней мере, в Багдадском аэропорту. Их там вообще не было. Единственное, что могли ему предложить, был старый разбитый вертолет, выглядевший так, словно его десять раз сбивали во время второй мировой войны, а потом собрали и склеили по кусочкам. Вертолет вибрировал и громыхал столь яростно, что Бучер благодарил Бога, что зубы у него свои, а не вставные, иначе он наверняка растерял бы их. И все же вертолет летел.
Пунктом назначения была Амадийя на севере Ирака, всего два часа лета. Целью его было найти проститутку Абелу Майдан, являющуюся доверенным лицом Саида Хадрабы и агентом его разведывательной организации. Или, точнее, являвшуюся, когда организация еще существовала. За истекшие сутки Ибн-Вахид и его шайка головорезов практически уничтожили эту организацию и, возможно, саму Абелу Майдан тоже.
После того, как была убита Карамина и он впервые понял, что кинжал, вонзившийся ей в сердце, предназначался ему, Бучера не оставляло все более крепнувшее подозрение, что он оказался перед лицом тщательно спланированного заговора, имеющего целью убить его. Кроме того, во всяком случае так ему казалось сейчас, когда у него появилась возможность целиком сосредоточиться только на этом, он начинал подозревать, что каждый его шаг находится под пристальным наблюдением. Взять хотя бы четверых убийц, поджидавших его в Мехико, в отеле 'Женева'. Или вчерашнюю ночь, к примеру. Каким-то образом, неведомо как, Ибн-Вахиду и его гаш-шашинам стало известно заранее, что он с Караминой направляется в караван- сарай. Как именно это достигалось, Бучер не имел ни малейшего представления, но чем больше он размышлял об этом, тем сильнее убеждался в том, что Джонни Просетти специально подстроил все так, чтобы Бучер его увидел, и что испуг Просетти был напускным. И все же Бучера озадачивало то, что Просетти сказал ему правду, ибо тогда Бучер знал о контрабанде наркотиков уже достаточно, чтобы отличить правду от лжи.
Он посмотрел вниз на песчаные барханы, проносящиеся под вертолетом, который, несмотря на свой внешний вид, работал на удивление отменно. В аэропорту Бучеру не удалось найти подходящую емкость для воды на случай вынужденной посадки в пустыне, и он прихватил с собой десяток бутылок пива местного производства. Откупорив одну из них, он сделал глубокий глоток. Сразу же завоняло, как в грязном туалете на автобусной станции. Он швырнул почти полную бутылку в незастекленный иллюминатор с выражением брезгливого отвращения на лице и стал шарить по карманам в поисках носового платка, чтобы вытереть струящийся по лицу пот, как вдруг в руки ему попался сложенный вдвое листок бумаги.
