Он протянул Бучеру листок желтой бумаги, на которой обычно печатаются телеграммы.
– Вот посмотрите. Поступило примерно в тот час, когда вы занимались Скримони и ЛаГуной.
Пробежав глазами, Бучер уставился на листок со смешанным выражением изумления и гнева на лице. Наконец он бессознательно пробормотал:
– Бег ты мой! – Затем обратился к директору: – Теперь мне ясно, что вы имели в виду, говоря 'пышным цветом'.
В сообщении речь шла о том, что агентам по борьбе с наркобизнесом удалось выйти на дом в портовом городе Нью-Бедфорд, штат Массачусетс, и обнаружить в нем целых пятьсот килограммов очищенного нерасфасованного героина.
– Видите ли, мистер Бучер, – размеренно проговорил директор. – С каждым днем этот бизнес разрастается. Таможенники с ног сбились, пытаясь выяснить, как наркотик проникает в нашу страну, но ничего определенного узнать им до сих пор не удалось. Единственное, с чего мы можем начать, это с установления местонахождения Просетти, поэтому боюсь, что заняться этим придется вам.
– Но вы не хотите, чтобы я прикончил Просетти. – В устах Бучера это прозвучало как утверждение, а не как вопрос.
Директор отрицательно покачал седеющей головой.
– Не раньше, чем нам станет известно все, что знает он. После этого поступайте с мерзавцем, как сочтете нужным. Насколько я понимаю, за ним числятся неоплаченные, давно просроченные долги.
– Да, вы чертовски правы, – прорычал Бучер, вставая. – С этим сукиным сыном у меня личные счеты. Буду держать вас в курсе того, как пойдут дела в Рено, в 'Алмазной Тиаре' у Витторио.
– Одну минуту, мистер Бучер. – Директор жестом предложил Бучеру опять сесть в кресло, после чего начал неторопливо говорить в микрофон, вмонтированный в стенку рядом с его креслом. Закончив отдавать распоряжения пилоту, он опять обратился к Бучеру: – К взлету все готово. Полагаю, что в Рено мы доставим вас задолго до того, как туда прибудет очередной рейсовый самолет.
Два часа спустя Бучер остановил свой взятый напрокат 'Форд' неподалеку от ночного клуба Витторио 'Алмазная Тиара'.
Бучер знал Луиджи Витторио как человека, обладающего воображением слепого червя, моралью мартовского кота и этикой свирепой барракуды. Из женщин он предпочитал только стройных и гибких пышногрудых блондинок, а из развлечений – пируэты высшего пилотажа, демонстрируемые им в постели. Кроме того, он был одержимым подражателем, хотя его подражательство ограничивалось лишь 'Алмазной Тиарой', из которой путем неимоверных усилий и баснословных затрат он попытался было создать западный вариант известнейшей и несравненной 'Алмазной Подковы', принадлежащей Роузу, но потерпел фиаско по всем пунктам, ибо в своем непомерном усердии имитаторски следовать образцу перестарался тоже по всем пунктам, включая, например, и то, что его ночной клуб был открыт круглосуточно. 'Алмазная Тиара' оказалась чрезмерно претенциозной и чересчур роскошной даже для самых что ни на есть пресыщенных и изощренных сластолюбцев.
Выйдя из машины, Бучер некоторое время изучал затененный навесом вход в заведение, пытаясь вспомнить, где он видел этого огромных размеров швейцара в розовой, словно раковина изнутри, ливрее. Прошло несколько минут, прежде чем он вдруг вспомнил: Кид Мокетон! Сейчас уже в годах, а в свое время был чемпионом страны по спортивной борьбе, и у него были все основания надеяться на титул чемпиона мира среди тяжеловесов, но он здорово не поладил с Джерри Пассинкой в Джерси. Однажды вечером двое телохранителей Джерри усыпили Мокетона, выстрелив в него пулей-ампулой со снотворным, после чего натешились вволю, отделав его до неузнаваемости кусками свинцового кабеля. Физически он сумел поправиться, а вот умственно – нет, и стать прежним Кидом Мокетоном, как личностью, ему уже было не суждено. Согласно диагнозу лучших специалистов Клиники Майо[2], этот когда-то выдающийся волевой спортсмен теперь превратился в человекоподобное существо.
Перейдя улицу и приблизившись к огромному швейцару, Бучер извлек из бумажника пятидесятидолларовую купюру.
– Здорово, Кид! – Он вложил сложенную бумажку ему в руку. – Сколько времени утекло, а? Как сейчас поживаешь?
Минуло целых шестьдесят секунд, прежде чем в глазах Мокетона загорелся огонек, свидетельствующий о том, что их обладатель узнал обратившегося к нему.
– А-а, да-да, здравствуйте, мистер Бучер. – Он посмотрел на сложенную купюру в своей ручище, затем на человека, подавшего ее. – Все это сейчас ни к чему, мистер Бучер. Не надо бы вам мне это здесь давать...
– Деньги твои, – перебил его Бучер. – Оставь у себя. Это твоя доля от моего выигрыша, когда я поставил на тебя в той схватке, когда ты разделал под орех Майкла Джоунза. – Бучер ни разу не видел, как борется Мокетон, и, конечно же, никогда не делал на него ставок. Более того, он и понятия не имел, существует ли вообще человек по имени Майкл Джоунз. – Если, конечно, – усмехнулся Бучер, глядя в ничего не выражающее бессмысленное лицо, – мистер Витторио не платит тебе столько, что какие-то пятьдесят долларов для тебя сущий пустяк.
Когда до великана дошел наконец смысл этих слов, он с удивительной энергией затряс головой:
– Не-ет, не-ет, мистер Бучер. Мистер Витторио мне вообще почти не платит, велит, чтобы я на чаевых собирал, но мне еще ни разу никто не давал пятьдесят долларов. Если скажете про них мистеру Витторио, то половину он у меня отберет.
Бучер кивнул. Патологическая жадность Витторио осталась такой же, как и прежде. Вслух он произнес:
– Что, дела настолько плохи?
– Угу, у меня – да. Так значит, вы ему ничего не скажете, мистер Бучер? – с безнадежной мольбой в голосе спросил Мокетон.
– Витторио, стало быть, здесь, – уточнил Бучер. Этот ответ был одной из главных причин, по которой он вступил в разговор с Мокетоном.
Рассеянно кивнув, бывший борец крепко сжал в руке купюру, и на его придурковатом лице отразилась
