– Верно, милая, верно. Входи же! Судья вернется через час или два, и мы все вместе поужинаем.
– Конечно!
И, подмигнув любимице, Лидия скрылась на кухне.
На лестнице Шелби окатила горячая волна воспоминаний. Припомнилось, как девчонкой она лежала без сна, распахнув дверь черного хода и чутко прислушиваясь к звукам за окном. Ждала, что вот-вот под окнами раздастся знакомое тарахтение грузовичка; надеялась, что Нейв войдет в дом, прокрадется через холл, ежась под неодобрительными взглядами предков Коулов в позолоченных рамах, бесшумной тенью проскользнет мимо благоухающих цветов на столе в гостиной, неслышно взлетит по истертым ступеням и войдет к ней в спальню...
Мечта ее так и не сбылась. Да оно и к лучшему.
В спальне Шелби ожидала увидеть толстый слой пыли и ощутить затхлый запах запустения – однако Лидия постаралась на славу: застелила постель, отполировала до блеска стол, кровать и гардероб, подняла ставни и распахнула окно. Легкий ветерок, подхваченный вентилятором у постели, колыхал кружевные занавески. Шелби бросила сумки у кровати, подошла к окну и облокотилась о подоконник, невидящим взглядом уставившись в аквамариновую гладь бассейна. В мозгу безостановочно крутились вопросы, за ответами на которые она приехала в Бэд-Лак.
«Кто прислал мне фотографию Элизабет? – в тысячный раз спрашивала она себя. – Кто знает правду? И, если уж на то пошло, какова она – правда?»
Шелби закусила губу, когда в голове всплыл самый неприятный вопрос: что, если все это – погоня за миражами, обман, жестокий розыгрыш? Врагов и завистников у нее в городе предостаточно.
А у отца и того больше – не сосчитать! Джером Коул всегда слыл крутым, безжалостным человеком, а надев судейскую мантию, стал просто страшен. Должно быть, не одну сотню людей он отправил вверх по реке.
Шелби поморщилась. Нет, об отце думать не стоит. Сейчас у нее одна задача: найти Элизабет. А все прочее – побоку.
«Даже Невада Смит?» – ехидно поинтересовался внутренний голос.
«Даже Невада Смит», – твердо ответила себе Шелби. Старая любовь осталась в прошлом, и теперь Нейв ничего для нее не значит. Он – отец ее дочери, и, значит, судьбы их связаны. Но все прочее неважно. Совершенно неважно.
Болезнь изъела и источила Калеба Сваггерта. Когда-то здоровенный детина, бабник и пройдоха, не дурак выпить и подраться, теперь он превратился в скелет. Волосы повыпадали, кожа на исхудалом лице обвисла рыхлыми безжизненными складками.
Ровный свет флюоресцентных ламп придавал его бледности неживой синеватый оттенок. По левую руку от Калеба доживал свои дни на тумбочке увядающий букетик цветов; по правую покоилась Библия, рядом – стакан и стопка бумажных салфеток.
Голое, строгое, стерильное преддверие ада.
– Смит? – удивленно моргая голыми веками, прохрипел Калеб.
– Здравствуй, Калеб.
Осторожно, чтобы не задеть капельницу, Нейв приблизился к кровати.
– Что тебе нужно?
Слова у Калеба выходили нечетко – то ли из-за действия лекарств, то ли оттого, что вставная челюсть его теперь лежала в стакане на тумбочке.
– Да. Поздненько, правда, а все же свой долг исполнил.
– Но мне ты говорил, что видел Росса Маккаллума в лавке Эстевана.
– Никого я там не видел, – отрезал Калеб. На мгновение голос его обрел прежнюю силу.
– Значит, соврал?
Калеб открыл было рот, но снова сжал губы. В прежние времена он был гордецом, и теперь, как видно, нелегко ему было признать свою ошибку.
– Да.
– Почему?
– Потому что ты сел мне на шею и не слезал, – проворчал Калеб, уставившись в одну точку. – А я был грешником. Но теперь принял в свое сердце Иисуса, и...
– Кончай, Калеб, – поморщился Нейв. – Преподобный Уайтекер, может быть, тебе и верит, но я – нет. Я помню, как ты свою первую жену, беременную, выгнал из дому. Так что рассказывай сказки кому-нибудь другому.
– Да, я был большим грешником. Но теперь, богом клянусь, я изменился. Я встретил господа...
– Как же!
– Ты тоже изменишься, если впустишь Иисуса в свое сердце, Смит, – просипел Калеб. – Сейчас душа твоя черна, как смоль, но господь преобразит ее.
– Непременно об этом подумаю. Как-нибудь в другой раз.
