якобы видела, как юношу застрелила Минна Эверли. Куртизанка уже согласилась, но Минна услышала ее разговор с Муром по телефону, и с помощью одного дружественно настроенного лейтенанта полиции коварный план был раскрыт.
Лицензия Пони Мура на его салун была отозвана через несколько дней после провала плана, направленного против сестер. Сам Мур воспринял это с большим удивлением, потому что он считал себя «мэром Задницы» и хвастался, что весь район находится под его контролем. По правде говоря, он и как владелец кабака-то имел мало значения, но некоторые личные особенности время от времени привлекали к нему общественное внимание, а любое упоминание своего имени в газетах он рассматривал как показатель авторитетности. Среди прочих газетных вырезок о себе, которые он вставлял в рамочки и вешал за баром, была и описывающая его огромную бриллиантовую запонку, которую он носил на груди на серебряной булавке с маленьким замочком. Самым большим стремлением Пони Мура было походить на белого человека, и с этой целью он интенсивно отбеливал кожу, которая в результате стала серой с коричневыми пятнами. Немало усилий предпринимал он и для того, чтобы выпрямить волосы, но добился лишь того, что они, оставаясь курчавыми, приобрели зеленоватый оттенок, тогда он сбрил их вовсе. В середине 90-х годов XIX века Мур побывал на нескольких известных водных курортах на востоке и везде привлекал достаточно много внимания тем, что каждый час переодевался, и тем, сколько у него было ярких и причудливых бриллиантов.
7
К краху же клуб «Эверли» привели в конечном итоге не враги, а сами сестры. Они поставили своей целью сделать свое заведение самым известным публичным домом в Соединенных Штатах, и чересчур в этом преуспели. Их провал был закономерным следствием их высокомерия, тех способов, которыми они рекламировали себя, и их постоянного презрения к общественному мнению. Минна заявила, что собирается писать мемуары, и пригласила в качестве консультанта одного чикагского литератора. Сестры Эверли пользовались любой возможностью, чтобы пробиться на страницы печатных изданий, особенно в последние годы своего правления Прибрежным районом. А поскольку они всегда прикармливали журналистов – в их заведении активно действующий журналист не знал отказа ни в вине, ни в женщинах, – то их имена часто появлялись в газетах. Каждый день сестры выезжали на прогулку – сперва в красивой коляске, влекомой упряжкой черных лошадей, которыми управлял кучер в ливрее, а позже – в автомобиле, огромной открытой машине, выкрашенной в ярко-желтый цвет, к капоту которой был прикреплен большой букет искусственных цветов. Их всегда сопровождала одна из их проституток, каждый день – новая, одетая в шелка и увешанная драгоценностями, а когда сестры заходили в банк, куда ежедневно откладывали деньги, куртизанка оставалась в машине, чтобы все мужчины могли лицезреть, какая красота продается в клубе «Эверли».
Начиная с 1906 года девяносто процентов церковных проповедей, которые читались в Чикаго против проституции, были направлены против сестер Эверли, но сестры не видели в этих нападках предвестия беды, считая их, напротив, лишь хорошей рекламой. Летом 1911 года, чтобы привлечь к своему заведению еще больше внимания, Минна Эверли написала и опубликовала роскошно иллюстрированную брошюру, в которой заявлялось, что в Чикаго есть только две достопримечательности, с которыми гостю города просто нельзя не ознакомиться, – это скотобаза и клуб «Эверли». В брошюре было написано так: «Два здания клуба, с их двумя парадными входами, построены таким образом, чтобы казаться единым целым. Внутри здания работает система парового отопления, а летом – электрические вентиляторы, так что ни жара, ни холод не докучают посетителям. Члены клуба «Эверли» – действительно избранные люди, окруженные всеми прелестями жизни».
В буклете не было ничего особенно предосудительного, и распространено было не больше пятисот экземпляров, но, к несчастью для сестер, один из них попал в руки мэра – Картера Харрисона. Взбешенный мэр приказал полиции 24 октября 1911 года закрыть заведение, мотивируя это «его дурной славой, наглой рекламой и стремлением к оздоровлению нравов всего района».
Приказ мэра был моментально передан Джону Макуини – генеральному суперинтенденту полиции, но Макуини в течение двенадцати часов ничего не предпринимал. Газеты же тем временем опубликовали известия о том, что клуб «Эверли» обречен, и за эту ночь в борделе побывало рекордное количество народу. Множество людей устремилось в клуб, чтобы попрощаться, выпить последнюю бутылку вина с любимыми проститутками. Посреди гулянки Минна заявила журналистам, что полиция уже предупредила ее, что через несколько часов клуб может быть закрыт, но отметила, что действия мэра ее нисколько не волнуют. В чикагской «Америкэн» она заявила следующее: «Всему отпущен свой срок. Естественно, если мэр прикажет нам закрыться, мы так и сделаем. Что касается меня – я всегда уважаю распоряжения властей. И сожалеть об этом я тоже не собираюсь. Я никогда не была сутягой, и, что бы ни совершила полиция этого города, – моего расположения это не изменит. Я закрою лавочку и уйду с улыбкой на лице. И всех нас это тоже волнует мало».
Она говорила это с улыбкой, помахивая сверкающей бриллиантами рукой в направлении комнат, из которых доносились звуки музыки и взрывы хохота.
«Если кораблю суждено утонуть, мы весело пойдем на дно, прихватив с собой что-нибудь выпить».
В 2.45 ночи 25 октября, когда стало ясно, что политики и салуновладельцы не в силах убедить мэра Харрисона отменить свое решение, двери клуба «Эверли» были закрыты и на крыльце занял свой пост полицейский с четким приказом никого не впускать. В течение двадцати четырех часов все проститутки разъехались, приняв одно из сотен приглашений на работу, которые обрушились на них по телефону и телеграфу со всей страны; а в течение недели сестры поместили мебель под охрану и покинули район. Через шесть месяцев, которые сестры провели, путешествуя по Европе, они вернулись в Чикаго и купили дом на бульваре Вашингтон, безо всякого намерения вернуться в прежний бизнес. Однако их быстро опознали, и им пришлось продать свой дом человеку, который, что, кстати, любопытно, сделал свое состояние, создавая мелодрамы, описывающие жизнь в борделе. А сестры, богатые и обеспеченные дамы, отправились в Нью-Йорк.
8
Дом на Дирборн-стрит больше никогда не открывался в качестве борделя. В январе 1913 года его снял Эд Вейсс, известная в Прибрежном районе личность, собираясь открыть там обычный публичный дом и платить полиции за покровительство по двадцать пять тысяч в год. Но этот план провалился, и от аренды пришлось отказаться. Несколько лет в этом доме было негритянское общежитие, но большую часть из двадцати лет, последовавших за закрытием клуба «Эверли», оно пустовало. Весной 1933 года его снесли.
9
Следующими за клубом «Эверли» по роскоши публичными домами Прибрежного района были заведения Вик Шоу, Зои Миллард и Джорджи Спенсер – все они были активистами общества мадам под названием «Дружелюбные друзья», в которое сестер Эверли не приглашали. Мадам Шоу была выдающейся личностью в среде чикагских сутенеров на протяжении около сорока лет; после чистки Прибрежного района она открыла роскошную квартиру с девочками по вызову на юге Мичиган-авеню, и еще в 1938 году, уже в возрасте семидесяти лет, она продолжала вести бизнес под прикрытием в северной части города, неподалеку от делового района. Мадам Миллард готова была обвинять сестер Эверли во всем, что случалось в их районе; она часто заявляла, что они «чертовски задирают нос», и однажды сильно избила одну из собственных проституток за то, что та посмела защищать сестер. Мадам Спенсер, чей бордель находился на юге Дирборн-стрит, в том же квартале, что и клуб «Эверли», была главным смутьяном в районе. Она всегда была чем-то взбешена, и ее гнев по поводу того, что полиция начала закрывать бордели, был страшен. Однажды, «благоухая духами и сверкая бриллиантами», она ворвалась в офис капитана полиции Макса Нутбаара, стукнула ему по столу своим увешанным драгоценными камнями кулаком, и крикнула:
– Послушайте, полицейский! Я богата. Мне принадлежит гостиница стоимостью в сорок пять тысяч долларов. Квартира моя стоит сорок тысяч, а вот эти драгоценные камни – еще пятнадцать тысяч! Так что поглядим, как это вы посмеете мешать моему бизнесу!
Капитан Нутбаар вежливо выслушал ее, но мешать ее бизнесу не перестал, и преуспел в этом настолько, что ей пришлось убраться из Прибрежного района и уехать, вместе со всем своим состоянием, в Калифорнию.
Несмотря на все усилия мадам Шоу, Спенсер и Миллард и всех их присных, сестры Эверли всегда
