нет ничего существенного — тетрадь, заботливо подсунутые Иркой бутерброды да целая куча таблеток в разнообразных упаковках. Откуда взялись таблетки, я не знаю, они были в чемодане, просто лежали там и всё. Думаю, их хватит, чтобы вылечить не одну сотню человек. Я уверен в этом, потому что так сказала Ира. И также подозреваю, что никакие это не таблетки, а плацебо, какие-нибудь витаминки или заменители сахара. Ирка, наверное, заказывает дешевые таблетки по почте и снабжает меня. Для остальных я — доктор, доктора лечат больных таблетками.
Раз так, значит, Ирка знает, что никакой я не доктор, а целитель.
Я настолько задумываюсь, что переставляю ноги машинально. Куда-то же всё равно надо идти, вот и иду. Меня влекут за собой людские потоки, они как течения, а я — рыбка. Течение несет меня, я целиком полагаюсь на него… И внезапно с ходу врезаюсь в плотную толпу. Недоуменно кручу головой и пытаюсь пробиться сквозь пробку.
— Пустите! — кричу. — Я иду на работу! Я доктор.
— Тише ты, доктор, — шикает смуглый седобородый мужчина в тюбетейке. — Опоздал к началу, так нечего права качать.
Мужчина отворачивается; несомненно, здесь происходит что-то интересное. Я осматриваюсь. Людское сборище можно разделить на две группы: мусульманскую и христианскую, как ни крути, а одеваются они по-разному. Так для чего же жители Лайф-сити собрались здесь с утра — на религиозный диспут? проповедь? толковище? Теряюсь в догадках. Меня посещает светлая мысль — отойти подальше и забраться на дерево. Увы, не только в мою умную голову пришли подобные мысли. Разлапистые ветви, как плодами увешаны любопытствующими, в основном это пацанва, но есть и взрослые. В руках у них цветные флажки, дудки и бутылочки с темным древесным пивом. Пиво, честно говоря, отвратительное, я-то хорошо еще помню вкус настоящего пенистого и хмельного ячменного напитка. Потоптавшись под обхватистым дубом, всё-таки лезу наверх: желание узнать, что же происходит, велико. Мне определенно везет, какой-то босоногий мальчишка, завидев меня, отодвигается в сторону, приветливо хлопает по широкой ветке.
— Садитесь, доктор Влад.
— Спасибо… э-э…
— Иштван, — подсказывает он. — Я — Иштван, вы как-то лечили меня от обморожения.
— Признаться, Иштван, я лечил многих и… э-э…
— Вы не помните меня. — Иштван грустнеет.
— Да, — не отрицаю я. — Не помню. Но постараюсь запомнить. Ведь ты уступил мне место, Иштван.
Треплю его по светлым вихрам, и пацан, довольный, улыбается. Он подносит к губам тонкую дудочку, расширяющуюся к концу. Рожица у него проказливая.
От резкого свиста закладывает уши.
— Ты чего, Иштван?! — возмущаюсь я. Но он тоже морщится, мотает головой, будто в ухо ему попала вода и теперь мальчишка вытряхивает ее.
Иштван тычет худым пальцем вниз. Слежу за пальцем, и мне открывается небывалое зрелище, по меньшей мере, я до сих пор ничего подобного не видел. Внизу, на круглой большой поляне, раскинувшейся в лесу, как плешь на главе старца, среди идиллически зеленеющих в утренних лучах солнца дубов и сосен две команды в спортивной форме: шортах и майках играют…
— Во что они играют? — не выдержав, спрашиваю Иштвана.
— В футбол, конечно, — радостно восклицает сорванец и дудит в рожок. Звук у рожка писклявый, не чета недавнему громоподобному свисту.
— В футбол, ага… — повторяю, чувствуя, что схожу с ума. Была когда-то такая игра «футбол», ну, знаете, люди бегали по полю, по земле то есть, гоняли мяч. С приходом человека-тени, сами понимаете, никакого футбола не стало. Была еще такая игра «шахматы», там никто никуда не бегал, соперники сидели друг напротив друга и, уперев кулаки в наморщенные лбы, двигали фигурки по черным и белым клеткам. Да что я рассказываю, шахматы и сейчас популярны. Теперь соедините эти две такие разные игры, и вы получите футбол, в который играют жители Лайф-сити.
На поляне меж тем шла нешуточная схватка. «Опасный момент», как сказал бы в свое время телекомментатор. У ворот команды синеформенных сгрудились человек пять красных, один из них стремительно прыгал по камням к лежащему невдалеке от ворот кожаному мячу; он уже занес волосатую жилистую ногу, чтоб как следует, от души, приложить бутсой по мячу, вбить его в ворота, в тревожно- сосредоточенную физию вратаря, как… Как раздался пронзительный свисток. Судья, да, очевидно, это был судья — кому б еще взбрело на ум надеть черную мантию, отделанную серебряной каймой? — выкинул руку с желтым флажком. Игрок разочарованно потоптался на камне, замер.
Судейский столик располагался на нескольких камнях, сдвинутых вместе. Рядом с судьей чинно восседали представители команд — синей и красной. Представитель синих встал, взял со стола два крошечных кубика, опустил их в продолговатый стаканчик, долго тряс и наконец выкинул кости на дощатую поверхность. Судья и красный склонились над ними, зафиксировали выпавшее число очков. Синий поднял таблички — белую с цифрой 6 и зеленую с цифрой 2. Часть болельщиков одобрительно зашумела, другая же половина ворчала и брюзжала на все лады, слышались выкрики «Судью на мыло!». Еще бы — красношортый футболист с волосатыми ногами вполне мог забить гол, не прозвучи команда судьи.
Вратарь синих внизу широко ухмылялся; представитель синих подал ему знак, и тот, горным козлом проскакав до мяча, поднял его и запиннул в центр импровизированного поля. В три прыжка вернулся назад. Мяч упал неподалеку от игрока синих, и он накатом послал мяч дальше, передавая пас.
Я с интересом наблюдал за состязанием, постигая нехитрые, но сложные поначалу для непосвященного правила. По всей видимости, около судьи размещались капитаны противоборствующих команд, они указывали игрокам, что следует делать. Капитаны бросали кости, один кубик служил для определения количества прыжков, второй говорил о том, сколько раз можно коснуться мяча. Ходы совершали по очереди. Соперники перемещались по камням — темно-серым и светлым, — разложенным по поляне в шахматном порядке. Причем игроки по возможности старались наступать только на «свои» камни, вероятно, передвижение по «чужим» камням стоило бoльшего числа очков. Вратари, пока находились в воротах, двигались, как им вздумается. Что, в общем-то, представлялось весьма разумным. Площадка ворот была вымощена камнями, поэтому вратарям ничего не грозило, они бесстрашно могли ловить мяч, прыгая и туда и сюда, и, не поймав, отважно шлепаться на задницу. А вот игрокам приходилось несладко: они, оскальзываясь, скакали с камня на камень, балансируя при этом руками, и ежеминутно рисковали сорваться. Но, как ни странно, спортсмены ничуть не боялись и с воодушевлением гоняли набитый тряпьем мяч. То есть это я решил, что мяч набит тряпьем: уж крайне тяжело и неуклюже он катался по полю. Продолжая рассуждать, я сделал вывод: так задумано специально, чтобы, во-первых, мяч не укатился слишком далеко и, во-вторых, не сшиб кого-нибудь из игроков, попав в голову или в корпус.
Игра продолжается; красные всё же забили гол, и христианская часть толпы восторженно гомонит, обмениваясь веселыми комментариями насчет другой команды, которой, по их словам, к концу матча так надерут задницу, что… Разобиженные мусульмане сплоченно ревут что-то невнятное. Кое-где даже вспыхивают потасовки. В общем, обычное поведение болельщиков на любой игре.
Вскоре объявляют перерыв; футболисты поднимаются на мостки, туда же спускаются и облепившие деревья зрители. Я, немного потолкавшись в толпе, вслушиваюсь в обрывки разговоров.
— Хорошо, хорошо сегодня игра пошла, а ставок, ставок столько!
— Небось, заработал неплохо?
— Еще бы!
— А как Салим играл, видели? Тот еще попрыгунчик.
— Медали таким давать надо.
— Эй, Салим, слыхал? Медаль тебе, идиоту, надо дать!
— Так давайте! — весело отзывается чернявый паренек. Он из «мусульман», в синей форме.
— Ха! Давайте. Выиграй матч, тогда и дадим!
— Судью на мыло! — задорно пищит какой-то мальчуган, прицепившийся к ветке ногой и рукой, как заправская мартышка. Болельщики и игроки хохочут. Странно, сейчас не видно никакой враждебности, и мусульмане, и христиане ведут себя по отношению друг к другу весьма приветливо. Игроки обмениваются
