Живи!

выпытывая тайны. Надо убираться, пока не поздно.

Марийка закрывает глаза. Я беру ее на руки: тело очень легкое, почти невесомое. Подхожу к окну и, отворив скрипучие створки, гляжу во двор. Преследователи уже здесь — с факелами и механическими фонариками. Двор полыхает от множества огней, ходули стучат по плитам. Я вижу Алекса, он восседает на двухколесной тележке, похожей на инвалидную коляску.

Нелепое зрелище.

Цирк.

Парад уродцев.

Алекс замечает меня, и травинка выпадает из его улыбчивого рта.

— Вот он! На втором этаже!

Алекс, рубаха-парень… Как быстро ты переменил свое отношение ко мне. А вот Жоржи с ними нет, это радует, значит, в Жоржи я не ошибся. Марийка приподнимает веки, шепчет, заглядывая в глаза:

— Я всё-таки догнала тебя…

Касаюсь ладонью ее щеки.

Нежно-нежно.

И отпускаю сестру.

Белая пижама трепещет на ветру, словно крылья.

А я кричу, кричу изо всех сил:

— Живи! Живи, черт возьми, всегда, вечно живи, Марийка!

В кармане, возле сердца, я нащупываю астру — память о солдате. Его звали Славко. Да, я вспомнил имя! Славко, Кларетта, Беличи — крутится в голове… если вырвусь, если меня не убьют, обязательно надо будет сходить туда, выяснить… Что?! В ярости сжимаю цветок в кулаке, на пол сыплются иссохшие лепестки. Я кричу так, что заглушаю даже толпу, даже Алекса, который верит, что нашел ответ на вопрос, как достать Бога, кружащего над планетой в космическом корабле. Бога, который смеется над глупыми людьми. Я заглушаю всех, а умолкнув, понимаю: вокруг тишина; люди молчат, наблюдая за горлицей, лежащей возле фонтана. Моя сестра Марийка теперь мертвая горлица.

— Живи… — прошу я.

И горлица оживает, поводит головой; толпа в страхе отшатывается. Горлица расправляет крылья, подпрыгивает над землей, становится на ноги. Алекс, выпучив глаза, шарит по земле, нащупывает новую травинку и засовывает в рот, чуть не прикусив язык.

— Живи… — шепчу.

Горлица взлетает. Вверх, выше, выше, еще выше и еще, чтоб поздороваться с ночным небом, чтоб искупаться в свете луны и звезд. Горлица… моя сестра… Марийка.

— Живи! — кричу я, захлебываясь смехом. — Я всё-таки догнал тебя, Марийка, я вовремя догнал тебя, сестренка!

Люди внизу начинают шевелиться, слышны возбужденные голоса.

Мне всё равно.

Живи, Марийка…

Первое любовное прояснение Хронавты (незадолго до игры)

Эй, а давайте я вам расскажу о счастливой любви. Столько рассказов о несчастной любви, о любви, которая превращается в беспощадную месть — вам самим не надоело? Мне — да. Бывает, в курилку войдешь, а там только и слышно: тра-ля-ля, а вот меня Еленка, сучка, бросила, а вот я с Ганной, дрянью, расстался, а Юлиан — тот еще козел, оставил меня одну с ребенком…

А вот, кстати, и Еленка из бухгалтерии пришла, тонкую сигарету из пачки нервными пальцами достала и курит, на Волика своего, бывшего мужа, зверем глядит и цедит сквозь зубы: «Ах ты, урод плешивый». С таким чувством говорит, с каким раньше Волику на шею вешалась. «Ах ты, — говорит и дым в лицо Волику пускает, — подонок… Что-о?! Я — сучка? А кто с этой шалавой, Земой, при мне в постели кувыркался?»

И так муторно, так гадостно на душе становится, что я немедленно выхожу в самый центр курилки и, подбоченясь, спрашиваю:

— Ребята, а хотите, я вам историю счастливой любви расскажу?

— На сколько сигарет история? — интересуется народ.

— Приблизительно на пять-шесть.

— Накуримся всласть… — мечтательно произносит Еленка. — Сердце успокою… — и говорит, поправляя золотистые кудряшки: — Давай, Войцех, рассказывай.

— А взрывы в истории будут? — спрашивает угрюмый Волик и теребит мочку уха. — Люблю, когда всё взрывается к чертовой матери. — На ухе темнеет застарелый шрам: тоже, наверное, взрывал что-нибудь в детстве.

Я качаю головой: взрывов не будет. Это тихая история.

— Не слушай ты этого придурка, Войцех! — брезгливо морщится Еленка. — Рассказывай.

Волик хмурится, открывает рот, намереваясь сказать что-то резкое.

И я говорю: у меня был друг…

Филипп одно время работал в каком-то научно-исследовательском институте, а занимались в этом НИИ хронавтикой. Как известно, наука доказала, что путешествовать во времени невозможно. Но в институте Филиппа не опустили руки и пошли по другой дорожке: стали магию изучать и применять, какие-то галлюциногенные препараты использовали, чтобы проткнуть пространственно-временной континуум. Всё это жутко секретно, друзья, и если об этом узнают иностранные разведки, нам всем не поздоровится, но я вам верю как себе, поэтому и рассказываю.

Вызвал Филиппа начальник и говорит:

— Филипп, хочешь в командировку в прошлое до пятницы?

В кабинете у начальника маски африканские по стенам развешаны, курительные палочки ароматный дым источают, вазы расписные, до краев забитые пахучими травами, на полках стоят, горшки глиняные по углам громоздятся, булькая зельями и настоями, которые силой волшебства позволяют человеку пронзить время, в прошлое заглянуть. Красиво, загадочно. Полумрак, опять же, таинственности добавляет.

— Куда? — деловито спрашивает Филипп. Он человек серьезный, ответственный, одевается всегда так, что ни пылинки, ни соринки на его выглаженном костюме не найти. Очки стильные, опять же, по моде, широкие, зеркальные; туфли лакированные, начищенные блестят-сияют. На улице Филиппа встретишь, подумаешь: кинозвезда, не иначе!

— Ненадолго, буквально лет на двадцать в прошлое.

— Цель?

Начальник объясняет: так, мол, и так, охота за какими-то немаловажными сведениями, сбор редких в наши дни магических семян аконита, позволяющих путешествовать в самое недалекое будущее, еще что-то — неважно, в общем. Филипп согласен, да и отчего ж не согласиться? Командировка плевая, особенно для такого специалиста, как Филипп, а деньги лишними не бывают.

— А напарницей у тебя будет Марийка Рост.

Филипп морщится: это уже неприятно. Марийка среди хронавтов слывет безалаберной работницей (что с нее взять? с ее-то свободным графиком!), которую держат в учреждении только потому, что она единственная женщина, не впадающая в кому во время хроновыстрела. Не позволишь ей работать — сразу всяческие лиги по защите прав женщин насядут, в клочья порвут, феминистки проклятые. Им-то невдомек, чем Марийке на самом деле приходится заниматься! Если б узнали, что ее как подопытного кролика для путешествий во времени используют, такой бы вой подняли, что по всей Европе в окнах домов стекла полопались бы.