Альваро махнул рукой, разрешая.
Советник поднялся. Его звали Франсуа Сезан - единственный член совета, который носил не испанское имя. Француз по матери, после ее смерти он принял имя ее семьи, чем весьма удивил и обидел местную аристократию. Однако для выдворения его из совета следовало найти более веский повод, а Сезан этот повод все никак не желал предоставлять. Он клялся в верности королевской семье и ни в чем порочащем никогда замечен не был, кроме своей чрезмерной любви ко второй родине - Франции.
Сезан был уже немолод, лет сорока пяти, и впечатление производил самое что ни на есть благоприятное: подтянутый, с благородно седеющими волосами, с осанкой военного и взглядом горного орла. И тем не менее Рамиро его не слишком любил. Например, за то, что уже некоторое время Сезан слишком уж наглядно демонстрировал свою любовь к Франции. Намеки превратились в открытые предложения; наверняка и сейчас без этого не обойдется.
Не обошлось.
- Есть одно быстрое решение проблем. Принятие консульского режима.
- Помилуйте, нам его никто не предлагает! - скривился Амистад, упорно не желавший садиться - так проще топить политического противника.
- Никто не запрещает и попросить его. - Сезан на министра не смотрел, обращаясь прямо к королю. - Стоит отправить посольство к первому консулу, и я уверен, что вопрос быстро решится.
- Вы хотите получить здесь революцию? И трехцветные розетки на шляпы? Мадам Гильотина не гостила на Фасинадо - вы желаете пригласить ее на бал?
- Отчего вы все драматизируете, Моралес? - наконец обратился к нему напрямую Сезан. - Вам мерещатся всякие ужасы, как в бабушкиных сказках. Но нынешний французский режим кардинально отличается от безумия революции. Бонапарт навел порядок не только в своей стране, но и в части Европы, где гуляли возмутительные и опасные волнения. Подумайте сами, что плохого принес консульский режим за эти два года? Вандея смирена. Карно, Лафайет и многие другие возвратились во Францию. Разработана Конституция. Благодаря Бонапарту остальные монархи могут чувствовать себя в безопасности. - Он повернулся к Рамиро, сидевшему, откинув голову на спинку кресла. - Ваше высочество, вы ведь встречались с его величеством Людовиком I Бурбоном, нынешним королем Этрурии? Доволен ли он своей участью?
- По правде говоря, не очень, - заметил Рамиро, не меняя позы. - Его величество Людовик, если говорить откровенно, - человек слабый и больной. Его трон - не более чем уступка, каприз Бонапарта.
- Вы можете ошибаться… при всем моем почтении, ваше высочество… - Сезан склонил голову.
- Могу. А могу и не ошибаться. - Рамиро рывком выпрямился и взглянул на советника - словно нацелил пистолет. - Попомните мои слова, Бонапарта недолго будет удовлетворять Конституция и игра в консульство. Он рвется к власти, просто делает это умно. Выжидает. Зачем ему еще одно взятие Бастилии?
- Ваше высочество, - по-прежнему мягко продолжил Сезан. - Я бываю на своей второй родине гораздо чаще, чем ее посещаете вы. И я вижу перемены изнутри. С тех пор как Бонапарт и его консулы пришли к власти, в стране сделалось гораздо спокойнее, а экономические проблемы если не решены, то решаются. Я не призываю впустить демократию на остров, наше традиционное правление меня всецело устраивает. - Он снова поклонился - королю и его сыну. - Однако наличие сильного союзника - это решение наших спорных вопросов. Мы продолжим управлять Пуэрто дель Фасинадо, мы всего лишь заручимся поддержкой Франции. Это лучше, чем английские деньги.
- Оно конечно, розетки на шляпах лучше, - пробормотал Амистад и наконец сел.
- Вы забываете, министр, что столь любимые вами англичане также клали на плаху своих королей, - сухо сказал Сезан.
- Граф, - негромко бросил Рамиро, - вы забываетесь.
- Прошу прощения, мой принц. - Он покаянно приложил ладонь к сердцу. - Я пекусь лишь о благе нашего острова.
- Господь позаботится о его благе, - напевно произнес де Пенья.
- Прошу прощения, кардинал, но Господь на небесах, а мы все здесь.
Рамиро посмотрел на отца - тот имел вид угрюмый и молчал, не делая попыток вмешаться. В последнее время Альваро мало внимания уделял тому, что творилось на совете, и то, что король присутствует здесь сегодня, можно счесть личной заслугой принца. Отец сдавал, причем не из-за болезни или старости, а от равнодушия и беспечности. О чем он думает целыми днями? Что планирует, закатывая эти пышные балы и пиры? Иногда Рамиро злился на отца, но не чувствовал себя вправе ему приказывать.
- Господь повсюду, - наставительно сказал кардинал де Пенья.
- Тогда Он точно нас благословит. Осмелюсь напомнить, сеньоры, у нас не то положение, что было во Франции несколькими годами ранее. Социально-экономическая политика, которую проводила Директория в течение последних лет, внушала ненависть к режиму со стороны народа - а нами народ весьма и весьма доволен и примет любое наше решение, идущее им во благо. У нас нет тех проблем, что были у Франции: дороговизна, спекуляция, коррупция, рост налогов, общее расстройство торговли и промышленности - все это резко ухудшало положение народа, а на этом фоне кучка людей у власти утопала в роскоши и богатстве. В глазах народа это был режим спекулянтов и казнокрадов, озабоченных лишь собственным обогащением. Мы не такие. В свою очередь, аристократы также теряли доверие к режиму, не видя в нем силы для борьбы с внешними и внутренними врагами. Директорию обвиняли в том, что правительственные чиновники разворовали казну и оставили без содержания армию; в том, что она не способна навести порядок в стране и подавить роялистское движение. Когда же правительство пошло на чрезвычайные меры, объявив дополнительный набор в армию, принудительный заем в сто миллионов франков и разрешив обыски частных домов с целью борьбы против иностранных шпионов и заговорщиков, его стали подозревать в попытках восстановить якобинскую диктатуру. Словом, полная анархия. - Сезан перевел дух. - Бонапарт избавил от нее Францию.
- Нужна одна голова и одна шпага, - пробормотал Амистад де Моралес.
Сезан прищурился.
- Вы что-то сказали, первый министр?
- Я всего лишь вспомнил слова Сийеса, который, кажется, нынче один из сенаторов в благословенной Франции. Один из тех, кто выпустил льва из клетки.
- Сийес пострадал за свои убеждения! - пылко возразил Сезан. - Покушения аббата Пуля…
- Сийес голосовал в Конвенте за казнь короля! - рявкнул Амистад. - Он клятвопреступник! Он клялся в верности своему королю - и голосовал за то, чтобы отправить его на гильотину. Не самый лучший пример для нас и наших детей!
- Это не имеет отношения к тому, что мы можем попросить покровительства Бонапарта! - Сезан побледнел.
- Сеньоры, - холодно сказал Рамиро, и спорщики умолкли.
Принц поднялся. Ясно, что отец опять ничего не скажет, но Альваро хотя бы не возражал против того, что высказывается сын. Пока придется удовольствоваться этим.
- Сеньоры, речь о том, чтобы отсылать посольство к Бонапарту, пока не идет. Граф Сезан, мы выслушали ваше предложение, однако я не считаю возможным голосовать по нему. Вопрос временно закрыт. А вот проблема строительства торгового флота требует детального обсуждения. Вы говорили, что подготовили смету, сеньор министр финансов?..
Глава 10
Леокадия пришла ближе к вечеру, в тот упоительный час, когда сумерки еще не сгущаются, но предчувствие их словно разлито в воздухе - и кажется, что этим можно дышать, и дышать этим вкусно, и хочется еще, еще, надышаться невозможно.
В кабинете Рамиро снова были открыты все окна, что весьма радовало стайку дворцовых сквозняков.
