- Ох уж этот совет. Он тебя с ума сводит. Неужели ты не хочешь продаться французам за мешок зерна?
- Леокадия!
- Я шучу, милый. Милый, чудесный мой брат. - Прохладные пальцы коснулись его затылка. - Ты так смешон, когда воспринимаешь мои шутки всерьез.
- Смейся, дорогая сестра, смейся. Только не слушай глупцов.
- О, но ты-то, конечно, умный.
- А ты сомневалась? - едва заметно улыбнулся Рамиро.
- Как я люблю, когда ты так делаешь, - сказала Леокадия, пристально на него глядя.
- Как?
- Вот так. Когда у тебя дрожат уголки губ, словно ты силишься сдержать улыбку. И не улыбаешься в итоге. Почему?
- Я серьезный и занудный…
- Ну хватит, Рамиро! Шутка устарела.
- Ты сама ее часто повторяешь.
- Я женщина, и мне охотней отпустят маленькие грехи вроде этого. Кардинал де Пенья на них только рукой машет.
- Я вижу, у вас с кардиналом дружба.
- Рамиро! - засмеялась она. - Ну перестань!
- Я чувствую себя свободным, - сказал он, - свободным сейчас.
Леокадия смотрела так, словно он сказал нечто особо приятное.
- Со мной? - уточнила она.
- С тобой и здесь.
- Можно остаться тут навсегда.
- Мы и так останемся тут навсегда. Возможно. Мох и деревья, или как ты говорила? - Вот не вовремя вспомнилось про ее замужество. - Скажи… Я все думал об этом с момента моего отъезда во Флоренцию. Тогда, на балу, ты призналась, что была влюблена. И что тот, кому ты сделала подарок, не оценил твоих чувств. Это правда?
- Да, - ответила Леокадия после паузы, - конечно. Зачем бы я стала тебе лгать.
- Тогда скажи, ты все еще его любишь?
Она закусила губу, но взгляда не отвела.
- Люблю.
- Он ведь островитянин, верно?
- Да, милый мой Рамиро, он врос в остров, вроде как ты.
- Тогда, возможно, отец и королева одобрят твой брак?
Леокадия замерла, затем горько рассмеялась.
- Ты словно режешь меня ножом, Рамиро. Не думаю. У моей матери иные устремления; она хочет, чтобы я или уехала отсюда, или… не стану говорить, не хочу говорить сейчас. Она не одобрит того, кто нравится мне. Того человека. И тут я ничего не смогу поделать. Вернее… - она отвернулась, и теперь Рамиро видел ее щеку и высокую смуглую шею. - Вернее, я считаю, что нельзя принуждать того, кто сам не видит и не жаждет моей любви.
- Мне вызвать его на дуэль? - спросил Рамиро очень серьезно.
- Ах, нет! Ну к чему все это? Зачем ты спросил?
Ему показалось, что Леокадия сейчас расплачется, и Рамиро рывком сел, чтобы посмотреть принцессе в лицо. Глаза ее были сухими, как песок под солнцем, и непроницаемыми. Она тяжело взглянула на брата.
- Леокадия… Прости меня. Я глупец.
- Больший, чем ты думаешь, - фыркнула она и, обхватив его за плечи руками, снова заставила лечь. - Ты умеешь несколькими словами растревожить все царапины, а казалось бы, бесчувственный. Хотя, может, именно поэтому… - Ее пальцы снова принялись играть с волосами Рамиро. - Любовь - материя тонкая. Ты сам сказал, что пока не знал ее.
Рамиро молчал.
- Что? - спросила Леокадия, уловив нечто особенное в этом молчании. - Это уже не так?
- Я не хотел бы об этом говорить.
- Ах вот как! Рамиро! - Она страшно оживилась, только в этом оживлении, как он ощутил, крылось что-то неприятное. - Ты влюбился? Боже, но когда ты успел? Наверное, когда уезжал с острова… Она флорентийка? Ты встретил ее на балу?
- Пожалуйста, Леокадия.
- Что - пожалуйста? Ты не хочешь поделиться со мною своей тайной, когда я делюсь с тобой своими?
- Никакой тайны нет. - Рамиро поморщился. Он уже жалел, что затеял этот разговор. - И любви тоже.
- Ах, мой милый братик, ты всегда был никудышным лжецом! Во всяком случае, в делах, касающихся чувств. В этом ты хотя бы похож на испанцев - у нас все на виду. Но политик из тебя хороший. - Она резко кивнула. - Прекрасно, Рамиро, мы больше не потревожим эту тему.
- Ты обиделась на меня? - Он вновь сел. - Леокадия…
Их лица оказались совсем близко. Рамиро видел ее ресницы, черные и пушистые, видел, как матово светится кожа, как чуть подрагивают крылья тонкого носа. Леокадия протянула руку и коснулась ладонью его щеки.
- Тебе нужно побриться, - сказала она.
Рамиро перехватил ее руку.
- Не держи на меня обиды, сестра. Я во власти иллюзий. Но сейчас это все неважно, главное - чтобы остров продолжал жить, не подозревая, будто у него есть какие-то беды. Не сердись; иногда я говорю глупости.
- Все мужчины временами и говорят, и делают глупости, - прошептала она; этот шепот заставлял волноваться, будто с тобою говорит русалка. - Может быть, ты сделаешь еще какую-нибудь глупость, Рамиро? Ты способен на безрассудство?
Он отодвинулся и невесело улыбнулся.
- Будь я способен на безрассудство… все было бы по-другому.
- Я полагаю, мы сейчас говорили с тобой о разных вещах, - промолвила Леокадия, выдержав паузу, и скрестила руки на груди. - Ладно, мой хороший брат. Я не хочу больше болтать о загадках и тайнах, и о таком бесполезном чувстве, как любовь. Поговорим о делах. Пока тебя не было, в городе стало не слишком спокойно.
- Лоренсо мне ничего не говорил. - Рамиро сидел, упираясь рукой о землю - надежную, теплую землю.
- Лоренсо, по всей вероятности, еще не успел ничего узнать. Мне говорили, что в городе есть недовольные. Его величество слишком уж подраспустился в последнее время. Закатывает балы, каждый день во дворце танцы и салют, а те корабли, что есть, ветшают; в городе уже много лет не обновляли дороги; налоги растут. Рассказывают, что ропщут и рыбаки, вынужденные сдавать чуть ли не половину улова королевским поставщикам, и лавочники, которых обложили со всех сторон - налог на помещение, налог на торговлю поднят чуть ли не вдвое… Так недолго и до революции.
- Черт возьми! - не сдержался Рамиро. - Отчего в последнее время все вокруг меня твердят о революции?!
Леокадия полоснула по нему взглядом и, вцепившись тонкими пальчиками в ворот рубашки, дернула к себе поближе.
- Потому что ты идеалист, милый! - Она оттолкнула его от себя. - И не понимаешь, как далеко все зашло!
- Не держи меня за дурака, - хмуро сказал Рамиро. - Я вижу. Я все вижу.
- Тогда сделай что-нибудь! Или позволь мне, я сделаю!
