Дневник немецкого солдата. Военные будни на Восточном фронте. 1941-1943

битвах – при Гравелоте и Марс ля Тур[7], а потом о Великой войне и последовавшем за ней хаосе, о революции и о формировании новых властных сфер[8]. Мы еще раз попытались понять то время, в котором мы живем, – конец определенного периода истории, маскарада абсурда, в ходе которого рушится мир.

19 ноября русские устроили западню под Сталинградом. Попытка вызволить генерал-фельдмаршала Паулюса с юго-западного направления провалилась. Теперь окруженная в январе 6-я армия численностью в двести тысяч человек стояла перед лицом величайшей катастрофы в военной истории. В то же время были отданы распоряжения о выводе армий с Кавказа. Фон Клейст переправился через Дон, прикрываемый спешно собранной группой армий под командованием Манштейна.

Глава 11 РЖЕВСКИЙ ПЛАЦДАРМ

Столбик термометра упал до отметки сорок пять градусов ниже нуля. Снег сверкает и кружится красивыми кристалликами. Каждый шаг подбрасывает их вверх. Они блестят на солнце и отражают вечерний свет. Ночью снег голубовато блестит под светом луны, что делает ландшафт более суровым, чем когда-либо. Некоторое время назад я вернулся с наблюдательного пункта в свою землянку; когда я шел на лыжах, снег поскрипывал под моими ногами. Глубокий вдох обжигал легкие, а мои ресницы обледенели. Скрип саней на дороге был слышен за мили в безветренную ночь.

Как хорошо войти в теплое укрытие с приветливым хороводом огней! Снег посыпался как из душа с моего шерстяного шлема, когда я его стряхивал. Гренковиц снял с меня верхнюю одежду. С того дня, как мы прибыли, он взял на себя все обязанности домохозяйки – мытье посуды, уборку помещения, контроль за расходованием запасов. Если кто-нибудь хочет налить себе кофе, Гренковиц обижается. У него были свои причуды. А у кого их нет? Нам приходится принимать друг друга такими, какие мы есть, а если же это бывает невозможно, мы так и говорим. Таким образом, мы создали островок мира посреди войны, где товарищеские отношения завязываются легко и всегда слышен чей-то смех.

Я часто беру в руки гитару. Хеннинг прислал мне «Километерштайн», сборник песен со множеством давно забытых мелодий. Вечером мы поем старые солдатские песни, как задушевные, так и сентиментальные, ироничные и задорные. И когда нам приходится трудновато, мы тоже поем.

Вчера вечером я склонился над письмом. Оно не было настоящим письмом, просто обрывком бумаги, пришедшим издалека, через огромный выплеск горечи и скорби. Оно повлияло на меня больше, чем я могу выразить словами. Бывают моменты, когда мы беспомощны, когда нас покидает вся наша воля. В такие моменты наше сердце глупо прыгает. Затем мы проводим рукой по глазам и плотно захлопываем дверь, потому что приходится заставлять себя двигаться в направлении, в котором нам не хочется идти.

Но на самом деле сердце бьется как всегда, а мы прислушиваемся к звуку за дверью, прекрасно понимая, что там находится все то, что дает смысл нашей жизни. Так что мы подвергаемся остракизму так же, как Дон Кихот, а боль делает нас теми, кто мы есть на самом деле.

Как широк разброс мнений по поводу будущего облика мира. Различия не только по вертикали, между нациями, но и по горизонтали между группировками, в то время как они готовятся к новой битве наряду с битвой армий. Многие из наших врагов теперь видят необходимость достижения мира после войны. Пребывание здесь – это освобождение от злобных и животных страстей, трусости и грязи. Война требует от человека отдачи всего себя. Оружие говорит недвусмысленно, за пределами принятия желаемого за действительное.

Около сорока четырех градусов мороза. Снег летает вокруг руин и скапливается в разбитых домах. Природа непрерывно сметает все. Не остается никаких следов, ни единого оттиска человеческой ноги, ни воронки от снаряда.

Ландшафт переходит в городской, и дома – всего лишь декорации для торчащих между ними жерл орудий. Узкая тропа лентой вьется по сверкающей широкой улице. Ночью я иду по ней в мерцающем лунном свете под бледно-голубыми дугами вспышек. Затем сворачиваю по развилке к крутому склону лощины и снова вверх к землянке на дальнем конце.

25 января 1943 года. 6.45. Мы все трое проснулись с началом атаки. Артобстрел. Итак, они все-таки атакуют. Вопрос в том – вслед за чем. Мы пытаемся угадать калибр пушек и вес снарядов. Звук знакомый. Наши движения деловиты, и у нас настрой веселого напряжения. Мы втягиваем носом воздух, как охотники, почуявшие свою добычу. Зазвонил телефон, спешно передаются донесения, и задаются вопросы, что свидетельствует о степени нашего напряжения.

«Атака на расположение роты справа», «Противник в траншее выдвинутой позиции роты».

Связь с тыла нарушена, все линии отрезаны. Переключаемся на радиосвязь. Пехотные орудия отвечают. Вскоре полк подвергает артобстрелу зоны 12 и 13. Над нами пролетают снаряды по перекрестным траекториям.

7.30. Атакующие цепи русских групп поддержки были прижаты заградительным огнем. Атака на две роты, расположенные дальше по правому флангу, была отбита, частично в рукопашном бою. Прорыв был ликвидирован, а танковая атака слева захлебнулась. Подтягиваются резервы, и линейный дозор возвращается под огнем противника, постепенно ослабевающего. Овраг за огневой позицией изрезан полосами почерневшего снега, по ширине в двести метров. Снег выглядит таким, как будто был обожжен; на пути попадаются булыжники и комья земли.

9.15. В середине занятой врагом траншеи продолжает держаться группа наших. Наши снайперы контролируют траншею сообщения между штабом батальона и ротой справа. Они подстреливают каждого русского, избежавшего заградительного огня или пытающегося отступить.

У нашего передового наблюдателя там – военно-полевой день, стрельба из орудий, используя все их возможности. Противник остановлен. Его ракетные установки беспорядочно ведут огонь по сектору.

10.10. Противник не прекращает попыток прорваться вперед. Но телефонная связь давно восстановлена, и у полка все до одной батареи на связи. Приятно слышать команды управления огнем. На позиции пехоты они опять слушают музыку. Йохен Гренковиц только что вернулся из линейного обхода; было шесть обрывов на этой стороне на одном только месте. «Представь, – сказал он, – я чинил линию, распластавшись, как блин, когда проходил мимо ротный посыльный. «Привет, Йохен, хорошо проводишь время?» – «Подожди минутку, – сказал я, – ты куда идешь?» – «Я? В кино!» И, черт побери, он пошел в город».

До полудня светило солнце, и траншея снова была в наших руках. Контратака не встретила большого сопротивления. Окруженная группа держалась все это время. Наши потери были на удивление незначительны. Один дезертир с Волги рассказал, что из трех сотен русских, атаковавших траншею, двести были убиты к тому времени, как он дезертировал. Остальные пали под пулями снайперов и под взрывами гранат, а эшелон поддержки откатился под ударами артиллерии.

Между нашей собственной траншеей и колючей проволокой противника мы смогли насчитать пятьсот пятьдесят тел убитых. Количество трофейного оружия было представлено восемью тяжелыми и легкими пулеметами, тридцатью пистолетами-пулеметами, пятью огнеметами, четырьмя противотанковыми ружьями и восемьюдесятью пятью винтовками. Это был русский штрафной батальон из тысячи четырехсот человек. Они уже не смогут больше выставить против нас такой же.

В 20.30 пятнадцать колонн, каждая примерно из тринадцати человек, на санях и с оборудованием, согласно сообщениям, повернула в лес по направлению к нашим позициям. В 20.45 к ним прибавились еще сорок или пятьдесят человек. Снаряды артиллерии всего полка, завывая, устремлялись в сторону леса. Рикошетирующие осколки тяжелых снарядов создавали адский шум, разрываясь на высоте в четы-ре-пять метров над землей. Наши собственные создавали глухой, как у органа, звук, с грохотом стремительно пролетая в ледяном воздухе.

Этот отряд русских также уже больше нас не беспокоил.

Слышится пение, в секторе счастливое время затишья. Небо восхитительно голубое, напряжение идет на спад. Иван больше не попадается на нашем пути. Снег летает в воздухе, проявляясь на солнце черно- коричневым цветом с многочисленными белыми просветами. Наш воздушный наблюдатель все еще летает над головами, поблескивая и сверкая, когда устремляется к вражеским батареям, уничтожая их одну за другой. Почти середина дня. Замолчали уже семь русских орудий.

Позавчера? Это уже очень давно. Мертвых скоро заметет снегом, если иван не придет, чтобы подобрать тела. Это то, что он стал делать впервые на нашей памяти. Но он несет новые потери в ходе этого