– Не совсем. – Его губы слегка наморщились. – На этом пути мне доводилось совершать ошибки.
Он не стал вдаваться в подробности, и Оливия задумалась, связано ли питье безалкогольного пива с одной из этих ошибок. Официант принес две порции креветок – в ведерках – вместе с двумя большими корзинами картофеля фри. Креветки светились красным, картофель фри, как и было обещано, был спиралевидным и посыпан какой-то острой соленой приправой. Бенц положил креветку на покрытый бумагой поднос, отломал ей голову, отделил лапки и снял панцирь, затем бросил все ненужное в ведерко и отправил мясо себе в рот.
Оливия последовала его примеру. Ее пальцы испачкались креветочным соком и стали пахнуть специями и жиром от картофеля.
Как и обещал Бенц, еда была выше всяких похвал. Может, в этом мужчине было больше, чем казалось на первый взгляд. Вдруг в грубоватом детективе скрывалась более утонченная натура – ну да, конечно, разрывание ракообразных голыми руками едва ли говорит об изысканности манер. Посмотри правде в глаза, Ливви. Он настоящий мордоворот. Дерзкий и подозрительный мужик-полицейский. Не забывай об этом. И он по-прежнему думает, что ты каким-то образом замешана в этом убийстве. Просто еще не знает, как именно. Он верит лишь в то, что можно потрогать, услышать и понюхать... Не доверяй ему даже на мгновение!
– Ну, так расскажите мне о «даре», которым вы обладаете, – предложил он, допив первую бутылку безалкогольного пива. Официант поставил на стол еще две. – Когда это началось? Впервые? Я имею в виду, родились ли вы с этой способностью или она появилась после какого-нибудь несчастного случая? – Он сломал еще одну креветку.
– Вы хотите спросить, не роняли ли меня в детстве на голову? Или не падала ли я в школе в обморок, после чего стала видеть события, происходящие не со мной? – спросила она.
– Если что-нибудь из этого было.
– Не было, – раздраженно огрызнулась она. – Просто большинство людей ожидают услышать именно это.
– Нет, нет, нет, – воскликнул он, поднимая руку. – Я вовсе не собирался затрагивать болезненные вопросы.
Он казался искренним, и она почувствовала себя неловко из-за того, что погорячилась.
– Прошу прощения... условный рефлекс. Это трудно объяснить, но это так, у меня этот дар с детства. С самого начала. Бабушка Джин сказала мне, что это дар, а мама – что это все мои выдумки и я должна помалкивать об этом. Думаю, она всегда стеснялась дара своей матери. Приходили разные люди, и бабушка, несмотря на то, что была очень религиозной, гадала по картам Таро, чайным листьям. Бернадетт – это моя мама – считала это сверхъестественным, и, я думаю, оно так и было. Это всегда было неотъемлемой частью образа моей бабушки, мне все это понятно, кроме одного: почему необычные способности перешли ко мне.
– Вам это не нравится, но вы работаете в «Третьем глазе» и со всяким этим вуду.
– Знаю. Я ненавижу свой дар, но в то же время по необъяснимой причине меня он привлекает.
– Бринкман говорил, что вы приходили к нему и рассказывали о других убийствах.
– Значит, вы с ним говорили.
– Пришлось. А что?
– Нет. Ничего. – Она бросила взятую креветку обратно в ведро. – Я думала, что все объяснила. Я уже была в полицейском управлении, и никто не воспринял меня всерьез, а детектив Бринкман особенно. Так же, как и вы.
– Попробуйте рассказать мне, – предложил он и, видя, что она колеблется, принялся чистить еще одну креветку. – Поделитесь со мной своими убеждениями. Чтобы я узнал обо всем этом из первоисточника.
– Я уверена, что все это есть в рапортах Бринкмана.
– Мне нужна ваша позиция. – Он откинулся на спинку стула, вытер рот и пристально посмотрел на нее. – Никаких записывающих устройств. Без всяких блокнотов. Расскажите, что вы видели.
Она колебалась.
– Смелее, Оливия. Вы ведь сами все начали, – сказал он, и она заметила, что волосы ниспадают ему на глаза, а в уголках глаз образовались крошечные морщинки, словно он прищурился. Вдумчивый мужчина.
– Вы правы. Сама. Ладно... Ну... даже не знаю, с чего начать. С минувшего лета, пожалуй. Поскольку это самое недавнее. Я помню, потому что это произошло приблизительно в то время, когда умерла моя бабушка. Я летала туда-сюда, и каждый раз, оказываясь в Луизиане, я видела эти кошмары, более обрывочные, чем последний, но очень реальные. – Она стала наблюдать за его реакцией. Не было никакой. Он ел, слушал, делал глотки из бутылки и не тянулся к блокноту или ручке. Может, он считал, что она это выдумывает. Или действительно начинал ей верить.
– Продолжайте, – подбодрил он. – О чем был этот сон?
– Он отличался в своих повторениях. Был очень слабым, когда я была в Тусоне, но невероятно отчетливым и ярким, когда я снова вернулась сюда. Это не были видения насилия и убийства, как прошлой ночью... Просто мимолетные образы жертвы, оставленной умирать с голоду. Ее... ее заперли в помещении, напоминающем склеп, она кричала и плакала. На стенах были какие-то символы, картинки с расплывчатым изображением и какие-то буквы... что-то вроде надписи, которую я не смогла разобрать. С каждым днем жертва становилась все слабее, я это чувствовала. И я чувствовала его. Его присутствие. – Оливия выдержала взгляд Бенца. Некоторое время назад он уже закончил есть и теперь пристально смотрел на нее, словно выискивая изъян в ее рассказе, какую-нибудь ложь.
– Убийцы?
– Да. Тот, кто похитил ее и оставил умирать, приходил к ней, светил ей фонариком в наполненные ужасом глаза, затем уходил. Поэтому у меня лишь смутное представление о месте, где ее держали, и его окрестностях. Он... он оставил там пузырек... думаю, вероятно, чтобы поиздеваться над ней. Там могла быть вода или, может, что-нибудь такое, что помогло бы ей быстро покончить с жизнью, но она не могла до него дотянуться. Она тоже была прикована. – Оливия в душе содрогнулась. – Прошлой ночью женщина умерла
