Опустив голову и обхватив ее руками, Оливия принялась массировать виски. Почему я? Почему? Видения начались, когда она была еще маленькой, она даже не помнила точно, когда именно, но они случались редко и были не такими отчетливыми. Во времена, когда ее мать иногда жила с ними в промежутке между замужествами.
Бернадетт никогда не хотела верить в то, что ее дочь унаследовала экстрасенсорный дар своей бабушки.
– Совпадение, – часто говорила Бернадетт своей дочери или: – Ты это выдумываешь. Это просто жалкая попытка привлечь внимание! Ты это брось, Ливви, и перестань слушать свою бабушку. Она немного того, и если ты не будешь осторожной... Слышишь меня? – резко сказала она ей, тряся дочь, словно пытаясь изгнать из нее злых духов. – Если ты не будешь осторожной, ты тоже станешь одержимой, но не каким-то нелепым даром ясновидения, как говорит бабушка, а дьяволом. Сатана никогда не спит. Слышишь меня? Никогда.
Однажды Бернадетт поднесла длинный накладной красный ноготь к кончику носа старшей дочери. Они находились на кухне этого самого дома, где пожелтевшие от старости сосновые шкафчики пропитались запахами жира, дыма и дешевых духов. На углу стола возле допотопного тостера работал вентилятор, разгоняя жаркий воздух по крошечному помещению.
Оливия помнила, что Бернадетт как раз вернулась с дневной смены в ресторане «У Шарлей» возле стоянки для грузовиков рядом с федеральной автомагистралью. Она стояла босиком на потрескавшемся линолеуме в белой блузке и бессменной черной юбке официантки. Из-под блузки виднелась одна бретелька лифчика, а висящий на шее крошечный золотой крестик уютно устроился в глубокой ложбинке между грудями.
– Послушай, дитя, – серьезно сказала она с волнением на лице. – Я не шучу. Все это мумбо-юмбо и намеки на вуду – просто чушь собачья, слышишь? Чушь собачья. У твоей бабушки мания считать себя какой-то чертовой жрицей вуду или что-то вроде этого, но она таковой не является. Если у нее в роду когда-то были негры, это еще не значит, что теперь она... чертова прорицательница, не так ли? Она не медиум, и ты тоже. Ясно?
Бернадетт выпрямилась, поправила свою короткую черную юбку и вздохнула.
– Ну, конечно же, такого не может быть, – добавила она, казалось, больше чтобы убедить саму себя, а не Оливию. – А теперь иди, покатайся на велосипеде, скейтборде, короче, погуляй. – Она взяла открытую пачку «Вирджинии Слимз» со стола, вынула сигарету и быстро прикурила. Выпуская дым из ноздрей, она встала на цыпочки и вытащила из верхнего шкафчика четверть галлона виски.
– У мамы жутко болит голова, – объяснила она, беря стакан, отламывая кубики льда и наливая себе приличную порцию напитка, который, по ее словам, является наградой за тяжелый труд днем, когда ей приходилось терпеть плотоядные взгляды, подмигивания и периодические щипки на стоянке грузовиков. Только сделав глоток и прислонившись бедрами к столу, она снова посмотрела на дочь. – Ты странная, Ливви, – со вздохом сказала она. – Ты знаешь, что я до смерти тебя люблю, но ведешь себя как-то не так. – Зажав сигарету между губ, она взяла Оливию за подбородок и повернула ее голову влево, затем вправо. Сузившимися глазами она сквозь дым изучала профиль дочери.
– Ты симпатичная, – наконец признала она, выпрямляясь и смахивая пепел в раковину, – и если будешь разумной и не станешь разглагольствовать обо всех этих глупостях, ты найдешь себе хорошего мужчину, может быть даже богача. Поэтому не отпугивай их этими разговорами о сверхъестественном, слышишь? Ни один приличный мужчина не захочет с тобой связываться, если ты будешь это делать. – Она повертела стакан в руках, наблюдая, как звенят кубики льда. – Поверь мне, уж я-то знаю. – На ее губах с едва заметными следами губной помады появилась грустная улыбка. – Когда-нибудь, дорогая, ты выберешься из этой нищеты, – она стала загибать пальцы, перечисляя всю обстановку жилища бабушки Джин, – и попадешь в сказочный дом, прямо как та Скарлетт О'Хара. – Она выдавила улыбку, демонстрируя безупречные и невероятно белые зубы. – И когда это с тобой случится, ты позаботишься о своей маме, слышишь?
Сейчас, вспоминая это, Оливия вздохнула. Ах, мама, если бы ты только знала. Оливия сделала бы все что угодно, лишь бы утихомирить демонов в своем сознании. Но в последнее время эти сны, которые она подавила, вернулись с удвоенной силой.
С тех самых пор, как она вернулась в Луизиану.
Ей нужно что-то делать со своими видениями. Нужно что-то предпринять в связи с тем, что она видела этой ночью.
Женщина мертва, Оливия. Ты ничего не можешь для нее сделать, и никто тебе не поверит. Ты это знаешь. Ты уже пыталась обратиться к властям. Пыталась убедить свою семью, друзей, даже своего проклятого жениха. Но никто тогда тебе не поверил. Не поверят и сейчас.
И вообще это был сон. Всего лишь сон.
Оливия медленно встала с постели, таща за собой стеганое одеяло своей бабушки, затем отперла застекленные створчатые двери на веранду. В сопровождении пса она босыми ногами ступила на гладкие половицы, окунувшись в прохладу раннего утра. Речушка была спокойной, медленно поднималась дымка, а огромные кипарисы словно стояли на страже рядом с водой, плещущейся возле задней части дома. Она положила руку на перила, отполированные человеческими ладонями за прошедшие сто лет. Какой-то ночной зверек поспешно скрылся в кустах, шурша сухими листьями и с треском ломая тонкие ветки на пути к реке. Руки Оливии покрылись мурашками. Устремив взгляд на неподвижные темные воды, она пыталась выкинуть из головы этот кошмар, но он не желал ее покидать, глубоко вонзившись в мозг.
Это был не просто ночной кошмар.
Оливия знала это с ужасающей точностью.
Не в первый раз она была «очевидицей» чьей-то смерти. С течением лет эти видения появлялись и исчезали, но всякий раз, когда она была здесь, в этой части заболоченной местности, ее мучили кошмары. Это было одной из причин того, что она здесь так долго не появлялась.
Тем не менее, она вернулась сюда. Снова приехала в Луизиану. И ночные кошмары уже начались, вернулись с ослепляющей, душераздирающей яростью, которая пугала ее до смерти.
– Это твоя вина, – пробормотала она, словно бабушка Джин, да благословит бог ее душу, преданную вуду, могла ее услышать.
Пальцы Оливии вцепились в перила. Так же ясно, как если бы она была в той крошечной ванной, Оливия снова увидела убийцу. Поднимался дым, и священник в маске, подняв меч, нанес им три удара...
