излишнюю мягкость в обращении с арестованными{121}.
Однако Ежов руководителям следственной бригады Я. С. Агранову и Л. Г. Миронову вполне доверял (с Аграновым у него вообще были приятельские отношения), поэтому чрезмерная активность Косарева поддержки у него, как правило, не находила. Ну а после разговора Сталина с Ягодой чекистам, вероятно, пришлось «исправляться», так что ситуация, скорее всего, разрешилась сама собой.
Поскольку при отсутствии показаний главного обвиняемого расколоть его «сообщников» было нереально, основной упор был сделан на то, чтобы как можно скорее сломить сопротивление Николаева. Ему создали привилегированные условия содержания: разнообразно кормили, давали вино, принесли художественную литературу, разрешили пользоваться ванной. Хотя жена его была арестована, следователи убедили Николаева, что она на свободе, и он даже смог «нелегально», а в действительности под контролем чекистов, переправить ей письмо и получить ответ. В ходе допросов его настойчиво убеждали в том, что он является лишь исполнителем воли заговорщиков-зиновьевцев, что все они арестованы и во всем сознались, что своим нежеланием сотрудничать со следствием он лишь обрекает себя на расстрел, тогда как при правильном поведении мог бы сохранить себе жизнь.
В конце концов, не выдержав такого давления, Николаев сдался. Возможно, он решил перехитрить следователей, рассчитывая потом в суде отказаться от всего сказанного, но так или иначе 13 декабря 1934 г. он снова начал давать признательные показания, и последующие дни окупили все затраченные чекистами усилия. Конечно, Николаев говорил как всегда сумбурно и невпопад, но следователи сумели придать этому словесному потоку необходимую ясность и стройность и убедили Николаева подписать соответствующим образом оформленные протоколы допросов. 13 декабря речь в основном шла об организационно-технических аспектах совершенного преступления, 14 декабря — о его политической составляющей, после чего Николаев более подробно рассказал о некоторых из своих «подельников».
Внутри организации бывших зиновьевцев, сообщил он, были якобы созданы две террористические группы. В одну, возглавляемую И. И. Котолыновым, входили, наряду с самим Николаевым, и четверо его «сообщников»: В. И. Звездов, Н. С. Антонов, Г. В. Соколов и И. Г. Юскин. Обязанности внутри группы распределялись так. Николаев был намечен в качестве исполнителя теракта. Котолынов осуществлял общее руководство и отрабатывал с ним технику покушения. Соколов выяснял возможность совершения теракта на маршруте обычных передвижений Кирова. Звездов и Антонов собирали необходимую информацию внутри Смольного, а Юскин прорабатывал вместе с ними конкретные варианты убийства Кирова в Смольном.
Члены организации, сообщил Николаев, стояли на позиции троцкистско-зиновьевского блока[31] и считали необходимым сменить существующее партийное руководство любыми возможными способами, поэтому через некоторое время после убийства Кирова предполагалось якобы совершить покушение также и на Сталина.
Вторая террористическая группа, возглавляемая Н. Н. Шатским, действовала независимо от первой и готовила убийство Кирова по месту его проживания в районе улицы Красных Зорь. Помимо этого, в ее планы входила и организация покушения на Сталина, с использованием тех связей, которые имелись у членов группы в Москве.
Убийство Кирова, по словам Николаева, представляло собой акт возмездия человеку, возглавлявшему в свое время борьбу против троцкистско-зиновьевского блока в Ленинграде. Одновременно это была ликвидация серьезного политического противника и тем самым значительное ослабление существующего партийного руководства, что, вместе с предполагавшимся убийством Сталина, должно было облегчить возвращение к власти в партии и стране бывших лидеров оппозиции — Зиновьева и Каменева{122}.
Показания Николаева являлись очень важным свидетельством, но все же недостаточным — нужно было, чтобы его «сообщники», пусть даже не все, подтвердили хотя бы что-то из того, что он наговорил. А с этим по-прежнему были проблемы. Правда, убедив арестованных зиновьевцев, что Николаев, который ни к какой оппозиции никогда не принадлежал, в действительности являлся их единомышленником, чекисты смогли добиться от них признания своей моральной и политической ответственности за случившееся. Кроме Н. Н. Шатского, отказавшегося сотрудничать со следствием в любой форме, и И. Г. Юскина, которому почти не в чем было каяться и который попал в эту компанию почти случайно [32], остальные арестованные, испытывая комплекс вины за свое зиновьевское прошлое, готовы были кое в чем следствию уступить.
Чтобы показать, до чего может довести любая форма оппозиционности существующему в стране руководству, они соглашались пойти навстречу чекистам и «признать», что зиновьевская организация и ее руководящие структуры в Москве и Ленинграде продолжали существовать до самого последнего времени и что выстрел Николаева стал результатом деятельности этой организации и той ядовитой общественно- политической атмосферы, которую она вокруг себя создавала. Однако свое участие в убийстве Кирова все они категорически отрицали, и с этим ничего сделать так и не удалось. Технология допросов в НКВД в 1934 году была еще не столь изощренной, как три года спустя, да и времени было мало — за три недели сломать человека даже и в 1937 году удавалось далеко не всегда.
Дни шли, истекало и добавленное время, а следствие продолжало топтаться на месте. И вот, когда уже казалось, что так, с одними лишь показаниями Николаева, дело и придется передавать в суд, следствию удалось наконец добиться пусть и небольшого, но все же успеха.
Как уже говорилось, руководителем своей террористической группы (одной из двух якобы созданных) Николаев назвал И. И. Котолынова, а членами группы — И. Г. Юскина, Г. В. Соколова, Н. С. Антонова и В. И. Звездова. Двое последних учились вместе с Котолыновым в Ленинградском политехническом институте, регулярно с ним общались, и именно от них можно было надеяться получить хоть какие-нибудь показания, подтверждающие его руководящую роль в деле подготовки покушения на Кирова. О других все- таки легче говорить, чем о себе, и в конце концов Н. С. Антонова смогли убедить, что в целях окончательного разоблачения, а затем и разгрома бывшей зиновьевской оппозиции, фактически скатившейся уже в контрреволюционное болото, а также для подтверждения своего искреннего желания порвать с оппозиционным прошлым, он должен дать какие-то компрометирующие Котолынова сведения, подтверждающие его причастность к совершенному преступлению.
17 декабря 1934 года Антонов сделал следующее заявление (по крайней мере в таком виде оно было записано в протоколе допроса):
«В конце октября 1934 г. член контрреволюционной организации И. Котолынов рассказал мне, что наша организация готовит решительный акт против одного из членов Политбюро ЦК ВКП(б). Объяснял он это необходимостью активизации контрреволюционной организации. Тогда же Котолынов сказал мне, что член зиновьевско-троцкистской контрреволюционной организации Николаев Леонид относится с большой ненавистью к т.т. Сталину, Кагановичу и Кирову и что он, Котолынов, знает о террористических намерениях Николаева»{123}.
В этот же день Антонову организовали очную ставку с В. И. Звездовым, и последний согласился признать, что со слов Антонова ему еще в начале ноября 1934 года стало известно о подготовке И. И. Котолыновым «решительного выступления против одного из членов Политбюро». Так же, без расшифровки, это «решительное выступление» перекочевало затем в признательные показания Г. В. Соколова, и с этими довольно скромными по более поздним меркам доказательствами следствие стало готовиться к выходу на суд.
В оставшееся время, чтобы хоть как-то подкрепить свои позиции, чекисты решили расширить и углубить так называемый «латвийский след». 20 декабря 1934 г. Николаев «признался», что его отношения с латвийским консулом зашли гораздо дальше того, что он показывал на предыдущих допросах, что в контакт с латышами он вступил по указанию И. И. Котолынова, что консулу было рассказано об их подпольной антисоветской организации, что на ее нужды он якобы выделил пять тысяч рублей и, кроме того, выразил готовность связать заговорщиков с высланным в 1929 г. из СССР и проживающим в эмиграции во Франции главным врагом Сталина Л. Д. Троцким[33].
На заключительной стадии предварительного следствия к работе с четырнадцатью обвиняемыми, отобранными для судебного процесса по делу «ленинградского центра», подключились прокурор СССР И. А. Акулов, его заместитель А. Я. Вышинский и следователь по особо важным делам Прокуратуры СССР
