фашистской агрессии они могли объединиться. Мы обязаны 1937 году тем, что у нас во время войны не было «пятой колонны». Ведь даже среди большевиков были и есть такие, которые хороши и преданны, когда все хорошо, когда стране и партии не грозит опасность. Но если начнется что-нибудь, они дрогнут, переметнутся»{262}.
«…пострадали не только ярые какие-то правые или, не говоря уже, троцкисты, но пострадали и многие колебавшиеся, которые нетвердо вели линию и в которых не было уверенности, что в трудную минуту они не выдадут, не пойдут, так сказать, на попятную»{263} .
«…конечно, переборщили, но я считаю, что все это допустимо ради основного: только бы удержать власть»{264}.
Можно, конечно, предположить, что Молотов, внесший посильную лепту в развязанный в стране террор, ссылками на предвоенную обстановку просто пытается найти хоть какое-нибудь оправдание своим действиям. Но вот мнение человека, которого невозможно заподозрить в стремлении обелить себя. Из тюремной камеры письмо Сталину пишет Н. И. Бухарин, обдумывающий случившееся с ним и пытающийся найти всему происходящему какое-то рациональное объяснение.
«Есть, — пишет Бухарин, — какая-то большая и смелая политическая идея генеральной чистки а) в связи с предвоенным временем, в) в связи с переходом к демократии. Эта чистка захватывает а) виновных, в) подозрительных и с) потенциально-подозрительных. Одних обезвреживают так-то, других — по-другому, третьих — по третьему. Я, — отмечает далее Бухарин, — настолько вырос из детских пеленок, что понимаю, что большие планы, большие идеи и большие интересы перекрывают все»{265} .
Высказывания таких разных людей, как Молотов и Бухарин, об оправданности террора в связи с предвоенной обстановкой свидетельствуют о том, что эти представления действительно были распространены среди тогдашней партийной верхушки и не зависели от собственной причастности или непричастности к репрессиям.
Однако о каком переходе к демократии упоминает Бухарин как о еще одном событии, оправдывающем идею «генеральной чистки»?
Дело в том, что в соответствии с новой Конституцией, принятой в декабре 1936 года, в стране предстояло провести выборы в новый высший орган власти — Верховный Совет СССР. Прежде выборы в Советы всех уровней были многостепенными, а само голосование — открытым, по спискам, с разными нормами представительства для городского и сельского населения. Кроме того, избирательных прав были лишены 11 категорий граждан: бывшие кулаки, торговцы, офицеры, чиновники, сотрудники полиции, бывшие и нынешние служители религиозных культов и т. д. и т. п.
Новая Конституция, призванная, по замыслу ее создателей, убедить и собственный народ, и мировую общественность в том, что в Советском Союзе построен социализм, не могла, конечно, оставить в неприкосновенности старую избирательную систему. Поэтому выборы в СССР становились теперь прямыми и равными, голосование тайным и не по спискам, а по отдельным кандидатурам, а лишенные избирательных прав (так называемые «лишенцы») превращались в политически полноценных граждан.
Подключение к избирательному процессу такой большой группы бывших «классовых врагов» (при том, что и среди остального населения не на всех можно было положиться, особенно в условиях тайного голосования) представляло для власти определенную опасность. Новых избирателей, да и вообще недовольных режимом, необходимо было нейтрализовать, и по возможности надолго, если не навсегда, чтобы не сталкиваться с этой проблемой каждые четыре года. Конечно, результаты выборов зависели не столько от того, кто и как проголосует, сколько от того, кто будет потом подсчитывать эти голоса, а здесь никаких проблем вроде бы не возникало, но все равно подстраховаться не мешало.
Одним словом, и по внешним и по внутренним причинам пора было заняться радикальной чисткой советского общества от неблагонадежных элементов, и приступать к ней следовало не откладывая.
Судя по всему, к этому времени, т. е. к весне 1937 года, Сталин уже не только принял соответствующие решения, но и продумал основные этапы их реализации. Какими-то наметками своих планов, по мере того как они вызревали, Сталин, вероятно, делился и с ближайшими помощниками, в частности с Ежовым. Как вспоминал позже один из приятелей Ежова, С. С. Шварц, в конце 1935 г., во время одной из вечеринок в компании сослуживцев по аппарату ЦК, Ежов в разговоре упомянул о предстоящем «историческом перераспределении кадров». Когда несколько дней спустя Шварц поинтересовался, что означают эти слова, Ежов ответил, что «все старые кадры пойдут побоку, пройдет один или два тура смены всех людей, чтобы от старых кадров совершенно освободиться»{266} .
Однако, когда к началу 1937 года сталинский план приобрел уже законченный вид, вождь, судя по всему, не стал посвящать в свои намерения даже ближайших соратников. Им предстояло знакомиться с его замыслом постепенно, по мере того, как будет возникать потребность в коллективном одобрении тех или иных решений, обеспечивающих достижение намеченной цели. Слишком уж радикальной была идея, чтобы можно было поделиться ею с кем бы то ни было. Ведь речь шла не просто об изоляции реальных или потенциальных противников режима, как это не раз делалось в предыдущие годы, а о физическом уничтожении сотен тысяч людей, причем не только беспартийных, но и членов партии.
Чистка, проведенная в 1935 году под видом проверки партийных документов, позволила освободить партию от явных врагов (выходцев из чуждой социальной среды, бывших оппозиционеров, подозрительных иностранцев и т. д.). Теперь же предстояло избавиться от врагов скрытых, к которым с формальной точки зрения придраться было невозможно. При этом, в отличие от 1935 года, когда внешняя обстановка была более спокойной, сейчас уже одним исключением из партии было уже не обойтись, ведь в случае войны вся эта масса обиженных бывших коммунистов могла стать питательной средой для любых сил, стремящихся подорвать режим изнутри. Нужны были радикальные меры, и чем радикальнее, тем лучше.
Опыт массового репрессирования в мирное время политически неблагонадежного населения в стране уже был и относился он к периоду коллективизации. Теперь нечто еще более радикальное предстояло совершить в условиях действия только что принятой новой Конституции, гарантирующей, пусть и декларативно, определенный набор гражданских прав и свобод. Что касается партии, то ей через такое «чистилище» предстояло пройти впервые, и эта часть задачи была, конечно, наиболее трудной.
Уверенности в том, что все пройдет гладко и без помех, у Сталина не было. Поэтому необходимо было выстроить линию своего поведения таким образом, чтобы его направляющая роль не так сильно бросалась в глаза, чтобы принимаемые им решения выглядели, по возможности, как ответ на чью-либо инициативу, чтобы решения эти имели вид коллегиальных и чтобы, в случае возникновения каких-то осложнений, их можно было объяснить издержками исполнения.
Работа предстояла большая, и начинать ее надо было с тех, чьими руками она должна была быть выполнена — с чекистов.
Глава 21
Смена караула
Существует, ставшая уже общепринятой, версия о том, как начиналась чистка старой чекистской гвардии. Ее автором является бывший резидент НКВД в Голландии Вальтер Кривицкий, ставший невозвращенцем в 1937 году. Отсчет событиям, приведшим к разгрому прежнего НКВД, он ведет с
