— Знаете, о чем я вас прошу прежде всего, о том, чтобы кроме вас никто больше не знал о моей той работе и о моем воинском звании. Я должен поработать шофером, мне это надо. В период же булганинского гонения я поступил в Ташкентский техникум, года через 2–3 я его закончу. Потом отсюда, то есть из Мичурина, надо будет куда-то переехать. Здесь я рос, хулиганил, разумеется, а потому начальствовать здесь не смогу.
Так мы и договорились.
Юсупов сказал:
— Я поеду в Ташкент и кое-что устрою, чтобы побыстрее закончить техникум.
Потом поговорили о нашем взаимодействии по СВПК СССР. Я попросил их подбирать свои семерки, но не ошибаться в людях. Сказал им откровенно, что с Китаем теперь не скоро мы отрегулируем межгосударственные отношения. Я должен дней через 15 перейти через границу в Талды-Кургане и встретиться с Чжоу Энь Лаем, мы с ним с 51 года в очень хороших отношениях.
Рассказал им, как коллегам, о совещании, проведенном Даллесом, и о решении этого совещания.
Исмаил Юсупов сказал:
— Я не хотел затрагивать эту тему, но в Китае, похоже, начинается антисоветская пропаганда.
— Это вполне возможно, — сказал я, — поэтому и спешу туда. В чем моя просьба — это в том, что я буду мотаться туда- сюда, а семья не должна оставаться без средств к существованию.
Михаил Михайлович сразу спросил:
— А разве дома не сказали, что кассир ежемесячно приносил маме твою зарплату плюс командировочные с премиальными?
— Спасибо, но мне некогда было о чем-то поговорить, приехал вчера в 1.30 ночи, а сегодня с утра сразу убежал сюда.
— Ну, как там в Венгрии? — почти вместе спросили меня и Чепурин, и Юсупов.
Я ответил:
— Там теперь полный порядок, Янош Кадар взял бразды правления в свои руки.
Чепурин рассказал:
— Я иногда слушаю голос друзей. Там какого-то нашего Скороходова склоняют.
Гитлеровским выродком называют. Ну, думаю, молодец парень, коль наступил масонам и западным спецслужбам на больную мозоль.
— Разве я похож на фашиста? — спросил я, — фашисты это они, за это я могу ответить перед самим Господом Богом. Все фашистские режимы, где бы они ни возникали, их прародителем является воинственно-разрушительный империализм и его составляющая — воинственно-разрушительный иудаизм США! Это сложная и прочная система, основанная на финансово-олигархическом фундаменте, разрушающая все и вся в целях захвата власти и денег Система нацистская по сути, была направлена против всех народов и против евреев также. Поверьте мне, это так. Я сейчас, в некоторой степени, отрешенный от всего остального мира, — добавил я, — кажется, еще вчера находился среди кипящего котла — Будапешта, в самой гуще обманутого разъяренного народа Венгрии.
Откровенно сказать, я был уверен, что порядок мы восстановим, притом не допустим кровопролития, на что очень рассчитывали специалисты из США.
Дней 15 я пробыл дома, съездил в техникум, все там утряс со сдачей экзаменов, немного поработал в совхозе шофером и вместе с тем разрабатывал некоторые изменения в работе контрразведки за рубежом.
Я первым вступил на китайскую землю после XX съезда и встретился с Мао Цзе Дуном. 23 ноября 1956 года, согласовав с Г. К. Жуковым, я отправился через Талды-Курган (почти нелегалом) в Китай для встречи с Чжоу Энь Лаем. Большинство офицеров-пограничников КНР я хорошо знал, и Тяо Мун меня встретил и проводил почти до Пекина. 3 декабря 1956 года мы встретились в неформальной обстановке с Чжоу Энь Лаем, и меня очень обрадовало то, что мы с ним мыслим одинаково. Я ему передал копию протокола совещания, проведенного Даллесом после «разоблачения» культа И.В.Сталина Н. С. Хрущевым. Переводчик его живо прочитал на английском и русском языках и передал Чжоу Энь Лаю.
Чжоу Энь Лай сказал:
— Я сегодня же покажу эту враждебную стряпню Мао Цзе Дуну.
Я спросил:
— А не примет ли Мао Цзе Дун меня?
— А почему бы и нет? — легко произнес Чжоу Энь Лай — я попробую на завтра все это устроить.
Встреча с Мао Цзе Дуном все же была назначена только на 6 декабря, на 10.00, в его резиденции под Пекином. На удивление мне, Мао Цзе Дун встретил меня очень гос¬ теприимно. Он и сам помнил меня, да и Чжоу Энь Лай, наверняка, ему дал исчерпывающую информацию о моих полномочиях, информированности и политических возможностях.
Вероятно, чтобы особенно расположить меня к откровенности, Мао Цзе Дун был особенно вежливо- внимателен, употребляя свою восточную изощренную, изысканную предупредительность, даже кланялся, словно он мой подчиненный. Меня привезли к его резиденции на кремовой «Победе», на которой ездил только он сам. Это была колонна из четырех автомашин, все также «Победы», только одна кремовая, остальные защитно-зеленоватого цвета.
У дворца своей, видимо летней, резиденции Председатель Мао встретил меня прямо возле машины. Трехэтажный дворец, темно-красный, гармонично и изысканно скомбинированный из дерева и камня в национальном китайском стиле, с многочисленными крышами с завернутыми кверху краями, выглядел символом внушительного и прочного величия.
Мао Цзе Дун взял меня под руку, много раз обнимал и целовал. Пройдя около двадцати метров до крыльца, мы поднялись по четырем широким ступеням из некрашеного красного дерева. Пока мы поднимались на третий этаж, он задавал, в основном, вопросы вежливости: «Не устали ли в дороге? Как ваше настроение? Как семья?»
Я благодарил его за внимание и лаконично-вежливо отвечал на эти вопросы. Разговор шел на китайском. Я понимал все и отвечал тоже по-китайски. Переводчик был, но он шел сзади. Даже Чжоу Энь Лай шагал, отставая на одну ступеньку.
Уже подходя к двери, в которую меня увлекал гостеприимный хозяин-правитель, я сказал:
— Я не просто приехал на переговоры, дорогой товарищ Мао Цзе Дун, я думаю, что сегодня же надо направить китайское посольство в Москву, а советское возвратить в Пекин. — Сказал и сам забеспокоился, не слепил ли, по молодости, скороспелку…
Мудрый Мао мгновенно отреагировал, широко улыбнулся, обнял меня за плечи и произнес по- русски:
— Это хороще, ощень хороще.
Когда вошли в большой, отделанный в национальном стиле зал, с резными драконами из дерева под потолком и темными деревянными панелями, я присел на предло¬ женное мне кресло возле торжественно накрытого обеденного стола.
Председатель Мао, человек, подчинивший себе не только административно, но и духовно самый многочисленный народ в мире, поднявший страну из политического кризиса и создавший великое государство, был невысокого роста, плотный, полноватый, круглолицый, со здоровым цветом лица. В Китае он тогда был почти Богом. Люди буквально поклонялись ему.
Он присел рядом со мной на соседнее кресло. Седые густые волосы его были аккуратно зачесаны назад. Защитного цвета френч, с ярко начищенными медными пуговицами, галифе и мягкие сапоги — все это, даже манера шагать по кабинету, напомнило мне недавно ушедшего из мира живых Сталина. Мао Цзе Дун явно подражал этому великому политику. Глубоко посаженные черные и жгучие глаза китайского вождя смотрели цепко и проницательно. Но я пришел к нему с миром и братским отношением, и мне нечего было от него скрывать. Мне кажется, он это понял сразу.
После минутной паузы Мао Цзе Дун с большим интересом спросил про Венгрию:
— Что там произошло?
Я все вкратце рассказал и, как бы попутно, спросил:
— А откуда вам известно, что я там был?
Он прошел к книжному шкафу, взял что-то и подошел ко мне. Когда я глянул, то увидел, что это была
