рассказали нам еще о семи-восьми пострадавших. Даже если половина всего этого правда, — тысячи людей находятся в тюрьме.
— Что это значит? Роджер, не может быть, чтобы это были шпионы и предатели!
— Нет, но легко можно найти людей, желающих возрождения монархии. Если чернь запугала каждого и даже консервативных депутатов, занимающих все более радикальные позиции, отправили воевать с пруссаками, — Бог знает, какую они могут принести пользу, сражаясь с обученными солдатами. Депутаты, которые пытаются оказывать сопротивление, могут попасть в беду.
— Тогда они увидят, что Франция пала, прежде чем уступят власть, — горько сказала Леония.
— Я так не думаю. Они могут быть фанатиками и даже бесчестными фанатиками, но они не предатели в том смысле, что желают победу Пруссии. Они не могут этого допустить, потому что это приведет к реставрации монархии.
— Но нельзя держать тысячи людей в тюрьме так долго. Нет способа…
— Нет, — согласился Роджер, сжав зубы. — Они должны отпустить их. К чему это приведет, кроме того, что заставит радикалов ненавидеть их все больше и везде доказывать, что они слабое меньшинство, которое может выжить, только если истерия заставит большинство им поклониться, или они должны… Чепуха! Ночные визиты привели к тому, что мои собственные мрачные фантазии заслонили правду. Вероятно, ты права, Леония. Это не запланированная акция, а политическая реакция. Через несколько дней, когда придут хорошие новости с фронта, пленников освободят, и все будет забыто.
К несчастью, на следующий день пришли еще более печальные вести с фронта. Верден окружен. Люди протестовали против жестокого обращения комиссаров. Было созвано собрание, требующее распустить Парижскую Коммуну. Коммуна нанесла ответный удар. Робеспьер обратился с заявлением, подтверждающим законность своих действий, и призвал поддержать организацию, представляющую волю народа.
Чернь в целом поддержала это обращение. Когда же пришли новости о дальнейшем продвижении прусских войск, оказалось, что безумие нарастает. Дантон открыто призвал к уничтожению роялистов, Вергно подстрекал толпу «разрыть могилы наших врагов», Дантон кричал:
— Давайте предадим смерти всех, кто отказывается лично служить или сидит сложа руки!
Роджер приносил новости из клуба, в котором часто бывал. В городе было тихо, но тишина эта была зловещей. Атмосфера, наполненная истерией, молчаливым сопротивлением, в любой момент могла взорваться и вылиться в дикое выступление.
Через день до посетителей кафе дошли слухи о новых арестах. Леония одолжила нитку с иголкой у мадам Анэ и сшила пояс с двумя глубокими карманами, в которых можно было носить под объемными блузами пару маленьких дамских пистолетов. Распустив слегка швы платья, она придумала способ доставать оружие, не снимая рубашки.
Роджер не разрешал ей стрелять, боясь шума, но Леония научилась доставать оружие и прицеливаться и разобралась в механизме пистолетов. Этой ночью Роджер не спрашивал Леонию, можно ли заняться с ней любовью. Он взял ее, как будто в последний раз, и она ответила с таким же неистовством.
Второго сентября прозвучал тревожный бой колокола, и на всех колокольнях и общественных зданиях вывесили черные флаги, свидетельствующие о чрезвычайном положении. Роджер не пошел узнать новости, так как была слишком большая вероятность, что молодого мужчину схватят и отправят в армию. Кафе «Бретон» находилось на улице Капуцинов, рядом с якобинским клубом. Через дверь было видно, что после полудня активность резко возросла. В конце концов Анэ, хорошо знающий членов клуба, пошел за новостями.
Он вернулся с побелевшим лицом:
— Произошел трагический случай. Нескольких монахов, находящихся в мэрии, схватили марсельцы и потащили в Аббайскую тюрьму. На пути туда маньяки призывали толпу убить их.
— Кто такие марсельцы?
— Ты не слышала о них? — Ответом был безмолвный кивок. — Это батальон, — продолжал Анэ. — По крайней мере, они так себя называют. Они пришли с юга и появились в Париже в начале месяца. Они участвовали в штурме Тюильри десятого числа и где бы ни прошли, они таскают уже заряженную пушку. Они не хотят мира или свободы, — горько сказал Анэ, его добродушный рот жестко сжался, — только крови.
Леония бросилась к Роджеру, он обнял ее, бросив многозначительный взгляд на Анэ, и сказал:
— Но им сейчас хватает крови, я надеюсь, они удовлетворены и дадут нам, оставшимся, немного мира.
Он сказал это только для Леонии, лицо Анэ выдавало страх. Несколько часов было тихо, но напряженность не спадала. В сумерках с левого берега реки донеслись странные звуки. Если бы они не были настороже, они бы просто не заметили их или удивились, что бы это могло быть. Роджер и Леония не поняли, что это за монотонный гул, то нарастающий, то затихающий, как ветер. Обоим был знаком шум толпы, где преобладали пронзительные крики и возгласы.
Все это было незнакомо, и возрастающая напряженность Анэ и его жены начала тревожить Роджера.
— Что это? — спросил он.
— Санкюлоты снова на марше. — Мадам Анэ вздохнула. — Гастон, мы будем запирать двери и ставни?
— Бог его знает, — проворчал домовладелец. — Они далеко за рекой. Может быть, они никогда не придут сюда. Давай помолимся.
— Лучше сначала действовать, а потом молиться, — оборвал Роджер. — Если безопасней запереться, то мы ничего не потеряем, если закроемся. Моя жена однажды попала в руки мятежников.
Они посмотрели на Леонию, та сидела тихо, но глаза ее выдавали страх. Анэ покачал головой.
— Поверьте мне. Это не моя лень, а наша безопасность. Если я открою и услужу им, это может вызвать их благосклонность, и они пройдут мимо. Но если я закрою двери, они, вероятнее всего, вломятся и выбросят нас вон. Мы станем врагами, пытаясь спасти себя.
— Я знаю. — Роджер взглянул на Леонию. Он не мог отослать ее, так как узнал еще не все. — Какова вероятность того, что они придут сюда? Анэ пожал плечами:
— Бог его знает. В прошлом здешние клубы — Якобинцев и Фюйлянтов — были друзья черни, и они их не трогали. Те, кто в «Отеле де Виль» и в Кордильерском клубе, могут привести толпу, если кто-нибудь согласится. Но если им придет в голову апеллировать к собранию…
— Это только в нескольких кварталах от нас, — задохнулась Леония.
Мадам Анэ заплакала:
— Вся наша жизнь здесь. Мы слишком стары, чтобы начать все заново.
У Леонии началась истерика. Роджер посмотрел на охваченных ужасом домовладельцев.
— Не будем сидеть сложа руки и ждать, что нас уничтожат. Анэ, у вас есть подвал?
— Там негде спрятаться, — сказал домовладелец, качая головой.
Леония тяжело вздохнула. С нее было достаточно подвалов.
— Я не хочу там прятаться, — перебил Роджер. — Но я думаю, что вам надо поставить туда брэнди и хорошее вино, а также столько мебели, сколько влезет. Если они не напьются, то не начнут все крушить и меньше навредят. Если мы хотим справиться с ними, то должны заполнить пустые полки бутылками с разбавленным вином и виски. Это также снизит вероятность пьяного дебоша.
— У вас есть голова на плечах! — вскричал обрадовано домовладелец.
Мадам Анэ вытерла глаза:
— Да, Гастон, надень рабочую одежду и грязный рваный фартук. Я одену мадам Сантэ как барменшу, а вы, месье, будете нашим швейцаром. Быстрее, сюда, приступайте к работе.
Они быстро сменили одежду. Роджер подумал изменить внешность, чтобы выглядеть как мятежники, это позволит им спасти свою жизнь. Инструменты Роджера, детали и запасные пистолеты спрятали в самом темном углу подвала.
Брэнди и другие крепкие напитки убрали, домовладелец замаскировал их рядами пустых бутылок. Он принес наверх остаток пустых бутылок, и Леония и мадам Анэ стали заполнять их разбавленным вином. Затем убрали лучшее стекло и фарфор и, в конце концов, лишние скамейки и столы. Кафе выглядело удобным и уютным.
