помощью которого пред очами их обнажил сокрытое под плотью блистание божественности [133]; в котором придет, осиявая всех сынов будущего века, как
{стр. 44}
О том, что все словесные усилия Акиндина направлены к тому, чтобы показать тварным сияние божественной природы, которым на Фаворе Господь облистал и учеников.
7. Ведь этот свет, незаходимый, неперестающий, невечерний, безначальный, присносущный, доброту будущего века, славу Отца, — ибо мы веруем, что
8. Так вот и до сего дня противник великого света отнюдь не дерзнул письменно высказать здешним [обитателям] свое лукавое учение (однако же, не ослабевая, продолжал вливать языком яд зломыслия тем, кому мог), хотя ему и весьма благоприятствовали вспыхнувшие гражданские мятежи. А к находящимся далеко от нас вплоть до Фессалоник и Веррии он послал [свое] учение в письменном виде, откуда и нам недавно были присланы от тамошних отличающихся разумом и добродетелью мужей собранные ими нечестивые рукописи.
Повреждения же в них не таковы, какие бы были у некоего уклонившегося с прямого [пути] одаренного от природы хорошими качествами (??????) мужа, но такие, какие [свойственны человеку] лукавому произволением и не правому от природы, имеющие же, притом, в себе расцветшее и приумноженное коварство, лживость и злонравие, обильно почерпнутые из лукавого источника — Варлаама, положившего начало этому заблуждению. Так что, поскольку они уже были обстоятельно изобличены прежде, то ныне почти что и нечего больше изобличать. Но поскольку и сами учители и авторы таковых [писаний], не познав столь важных предметов, думают говорить ко многим не познавшим того, чего они не познали, нам нужно рассмотреть это, и прежде всего — приписываемое нам Акиндином двубожие, о котором он постоянно твердит.
9. Ибо он говорит: «кто когда–либо слышал о двух нетварных, соприсносущных, сверхвременных божественностях, — одной высшей и {стр. 45} другой низшей, одной действующей и другой действуемой, одной невидимой и другой воспринимаемой в Духе даже телесными очами, или об одной из таковых, — о которых мы слышим ныне?»
Не к потрясению ли читающих приготовлена им и сама фигура речи? Ибо зная неприемлемость последующего, он заранее смущает своим криком разум слушателей, чтобы, проскользнув таким образом, показаться приемлемым, набрасываясь на нас, словно на обессиленных. Ибо я не думаю, что бы и мысленному змию удалось увлечь Еву к собеседованию, если бы парадоксальностью разумной речи бессловесного змия он одновременно не обратил бы на себя ее внимание и не привнес бы смущение в ее разум, и затем, похитив таким образом [ее внимание], не внедрил бы [ей в голову] губительный совет. Но так похоже на злоначальника предуготовляет вход и злокозненно намащивает ядом стрелу, якобы подвизаясь за единую божественность, тот, кто — увы его дерзости! — низводит ее до уровня твари. Мне же о чем прежде возрыдать? О его служащем лжи языке или об обезумевшем его разуме? Что прежде обличить? Поврежденность, от которой он повод, который, как он думает, отцы подают против себя самих, пытается перенести на нас, обманывая слушающих, или множество и степень нелепостей, в которые ему грозит впасть, так как одни слова святых он совершенно отвергает, а другие — перетолковывает и извращает и притягивает к своему учению, с которым они не сочетаются?
О том, что на основании того, из чего он якобы выводит обвинение в двубожии, Акиндин сам показывается безбожным, и в которой также содержится краткое изложение касающегося тех же вопросов Варлаамова злочестия и его соборного осуждения.
10. Ибо как дальше покажет наше слово, этот несчастный сам стал безбожником, лишь бы нас осудить в двубожии. Он устраивает словесный спектакль и готовится к борьбе, возжигая в себе праведную ревность, словно мы проповедуем две божественности. И прежде надо по возможности кратко коснуться того, как он это понимает.
Когда оный Варлаам из желания навредить в безмолвии посвятившим себя Богу оклеветывал всякое богоявление и объявлял вторичным [знание], далеко превосходящее открывающееся из уроков философии знание сущих и проистекающее от него богопознание, и воссиявший на горе от Спасителя свет пытался показать тварным, описуемым и в собственном смысле слова чувственным, начинающимся и перестающим, и одним из чувственных явлений (????????), и к тому же худ{стр. 46}шим мысли, как воображаемый, тогда мы, с одной стороны, по просьбе священно безмолвствующих, а с другой — сами осознавая необходимость выступить в защиту света, с помощью самого Света, показали его таким, каким он и был: нетварным, присносущным, неописуемым, сущим не только превыше нашего чувства, но и превыше ума, хотя бы он был видим очами апостолов, приявшими тогда силу и благодать будущего века, и к тому же называемым святыми божественностью [136]. Итак, поскольку это доказано нами посредством многих аргументов и свидетельств, то он затем попытался причислить нас к тем, кто худо помышляет природу Божию тварной и причаствуемой. Когда же он услышал, что мы, согласно отцам, считаем и именуем этот [свет] воссиянием, благодатью, славой и светлостью Бога, божественно являющейся достойным, а не природой (ибо «
11. Итак, он, будучи за это соборно объявлен злославным, от стыда немедленно удалился и, ни о чем более не заботясь, притек к италийцам. А его сотаинник, преемник и последователь, Акиндин, словно надев наизнанку то же рубище злочестия, чтобы скрыться от видящих его носящим костюм того, и показаться кое–кому отрицающимся общения с ним, ловко переворачивает все с ног на голову и делает первое последним, прежде всего прочего выставляя в качестве предлога две нетварные божественности, как абсолютно неслыханные и нелепые, и непоправимым бедам подвергающие так или иначе их