полностью. Его так трудно читать. Я испугалась и приехала сюда.
– И очень правильно сделала, дорогая, абсолютно правильно, – успокоила ее Элизабет. Она взглянула на свиток пергамента, который Элис держала в руках. – Ну, прочитай его теперь, когда я сижу рядом с тобой.
– Его так трудно читать, – вздохнула Элис. – Он пишет на каком-то своем языке.
– На лангедоке?[2] – спросила Элизабет.
– Да, именно так. Вы знаете Раймонда?
– В той части страны все так говорят. Я знаю этот язык из поэзии.
– Из поэзии?
Элис никогда не поверила бы, что такое пустое времяпрепровождение, как чтение стихов, может оказаться таким полезным. Если Элис и отрывалась иногда от работы для чтения, то скорее всего это был трактат о том, как лучше собрать урожай, получить больше молока от коровы, или как свести пятна с шелка.
– Вы читаете стихи? – спросила она, смутившись.
– Да, и большей частью на лангедоке, – сказала Элизабет. Ее голос дрожал. Много лет назад Вильям подарил ой книги и свитки рассказов и стихов, которым не грозила никакая опасность со стороны ее неграмотного мужа. Она жадно посмотрела на письмо в руке Элис, но та уже протягивала его Элизабет.
– Прочитайте его мне! – воскликнула Элис, горя нетерпением.
Элизабет споткнулась на первых же словах, но скорее из-за удушья, сдавившего горло, когда она прочитала описание Раймондом ран и болезней Вильяма, а не из-за трудностей с языком. Элис тихо всхлипывала, но Элизабет не прерывала чтение, пока не закончила эту часть. Потом в этом уже не было нужды. Теперь слезы лились уже от облегчения, а не от страха. Бедное дитя действительно не смогло осознать все, что написал Раймонд, и представило дело хуже, чем оно было на самом деле. Если только Раймонд не лгал… Нет, он не мог оказаться настолько глупым.
– Все не так плохо, дорогая, – сказала Элизабет. – Твой отец очень сильный и… и очень хочет жить.
Затем она переводя на норманнский диалект, прочла кусок, в котором сообщалось, что Раймонд собирается привезти Вильяма домой. «Здесь считают, что война закончена на этот раз, и графы Херфордский и Глостерский вскоре распустят рекрутов. Пока сэр Моджер, ваш сосед из Хьюэрли, будет опекать людей вашего отца. Арнольд остается за старшего, так что никаких затруднений не будет. Сэр Моджер также доставит домой Ле Бета, Грос Шока и молодого жеребца. Лион, сообщаю об этом с сожалением, погиб. Он не страдал, так как его горло было пробито стрелами в тот же момент, когда был ранен ваш отец».
– Бедный Лион! – вздохнула Элис. – Папа будет скучать по нему.
Затем шло описание спасения, которое заканчивалось словами: «Я должен был оставаться рядом с моим господином, но деревня казалась совершенно пустой, и я так глупо попался в западню. Молю Бога, чтобы вы простили меня, себя же я никогда не прощу».
Элизабет остановилась и взглянула на Элис, которая издала тихий невнятный звук. Лицо Элис явно показывало, что она не решается говорить. Затем все же спросила:
– Он мог предотвратить ранение папы?
– Весьма сомнительно, – ответила Элизабет. – Это же была не рукопашная схватка, а поток стрел. Как Раймонд мог предотвратить его?
– Почему же он винит себя и просит у меня прощения?
Несмотря на свою озабоченность, Элизабет не могла не улыбнуться.
– Я думаю, он слишком возбужден, дорогая. Он не пишет об этом, но, возможно, и сам был слегка ранен, но вне сомнений, ухаживал за твоим отцом. К тому же он знает, как ты пугаешься и беспокоишься, когда узнаешь подобные новости. Он очень славный молодой человек, поэтому и винит себя за то, чего не совершал.
– Вы действительно думаете: он тоже ранен?
В вопросе Элис была такая напряженность, что Элизабет еще больше утвердилась в своих подозрениях. Элис либо уже влюбилась в наемного рыцаря, либо находилась в полушаге от этого. Это было бы совсем ни к чему. Элизабет посмотрела в печальные глаза девушки и сказала:
– Похоже, что нет. Я только пыталась найти причину, почему он так говорит. Элис, не думай больше об этом Раймонде. Он всего лишь наемник, без… даже без рубашки, не считая той, которую ты дала ему.
– Не вы ли мне говорили, что я должна выйти замуж по любви! – возмутилась Элис.
– О, Элис, – вздохнула Элизабет, – есть так много прекрасных молодых людей. Не позволяй себе влюбиться не в того человека… пожалуйста, дорогая. Это причинит боль. Это причинит сильную боль.
– Ни в кого я не влюбилась, – поспешно сказала Элис, испуганная этим внезапным проявлением столь длительных мучений самой Элизабет.
Она никогда их не понимала. Отец скрывал свои страдания. Элизабет всегда удавалось делать вид, что она спокойна и в хорошем настроении, за исключением того последнего случая, когда она и отец были вместе. Элис почти забыла о том случае. Но на самом деле не забыла, а только хотела забыть. Теперь Элизабет ничего не скрывала. Все, что она могла сделать, – это предостеречь девушку, которую любила, как дочь.
Впрочем, делала она это совершенно напрасно. Элизабет была скорее стойкой, чем отважной. Элис не только могла быть стойкой, но еще была готова броситься навстречу трудностям. Хотя она и сочувствовала Элизабет, но делала это ради самой Элизабет. С точки зрения Элис, глубина страданий Элизабет делала ее любовь интереснее. Человек, к которому так тянутся, несмотря на все страдания, должно быть по- настоящему любим.
Взгляд Элизабет вернулся к письму, содержащему известия о Вильяме. Раймонд опять перешел к описанию сражения, и Элизабет не смогла избавиться от мысли, что бедный юноша, должно быть, гораздо сильнее влюблен, чем Элис. Он, конечно, понимает: незачем тратить время и силы на описание того, о чем можно рассказать при встрече. Скорее всего он пишет, не имея сил остановиться, так как письмо приближает его к Элис. Когда Вильям достаточно окрепнет, ей следует предупредить его.
«Ваш отец пользуется благосклонностью графа Херфордского, который предоставил нам это удобное и роскошное помещение. Не беспокойтесь об удобстве для вашего отца, во время нашего путешествия. Почти весь путь пройдет по воде, поскольку его легче и спокойнее перенести человеку, который не может ходить. Надеюсь, мы прибудем в Марлоу в конце месяца.»
– Ну вот, – сказала Элизабет, поднимая глаза от письма и вздохнув с облегчением. Она уже говорила Элис, что они отправятся по реке, и теперь ее слова подтвердились.
– В конце месяца! – воскликнула Элис. – Сегодня двадцать восьмое. Гонец был слишком медлителен. Они могут быть здесь послезавтра.
Но Элизабет не увидела на лице Элис никаких признаков облегчения.
– Дорогая, в чем дело? – спросила она.
– Я боюсь, – прошептала Элис. – Не представляю, что мне с ним делать. Вдруг сделаю неправильно, причиню боль и ему станет хуже.
– Нет, – Элизабет стала говорить принятые в таких случаях слова утешения, но вдруг дыхание ее участилось. Это удобный случай быть рядом с Вильямом. – Элис, хочешь я перееду в Марлоу и буду ухаживать за твоим отцом?
Наступила долгая тишина. Элизабет едва осмеливалась дышать, в то время как Элис пристально смотрела на свои руки, то сжимая, то разжимая их на коленях. Обе женщины прекрасно понимали, что было поставлено на карту. Если Элис уступит Элизабет право ухаживать за отцом, то уже не сможет возражать против их отношений. Страх боролся с ревностью, но тут вмешалась третья сила: Раймонд д'Экс тоже вернется домой.
– Да, – вздохнула Элис. – Да, пожалуйста, приезжайте, Элизабет.
Хорошо, что лодка с Вильямом и Раймондом прибыла уже через два дня, вечером. Окажись путешествие более долгим, чем ожидалось, Элис могла бы и изменить свое решение. Хотя, если бы Элизабет не предложила свои услуги, разве не было бы странным пригласить в дом какую-нибудь другую, пусть даже опытную, женщину? На протяжении многих лет слыша от Элис «Но леди Элизабет говорит, надо делать это
