Он отнял свои губы только для того, чтобы прошептать:
— Сейчас не время для слов. Гораздо лучше заняться делом.
Призыв ничего не дал. Барбара не откликнулась на него никоим образом, но и не отвернулась, чтобы уклониться от его поцелуев. А когда он просто коснулся ее губ, а потом наклонился ниже и поцеловал ее в шею, она снова задрожала. Он попробовал целовать, слегка касаясь губами, словно бабочка, то там, то здесь ее лица, шеи и груди. Она начала непрерывно дрожать, прерывисто дыша, всхлипывая и глубоко вздыхая. К этому мгновению Альфред был почти уверен, что она не пытается избежать близости. Но он не мог понять, чем вызвана ее реакция на ласки — страстным желанием или борьбой со своими противоречивыми чувствами.
Он вновь поцеловал ее и осторожно приподнялся на локте, освобождая ее запястье. Она лежала спокойно, если не считать того, что вся дрожала, и он погладил ее руку от плеча вниз, касаясь груди. Резкий вздох прервал неровный ритм ее дыхания, и, когда он положил руку на ее грудь, поглаживая сосок большим пальцем, тихий стон — удовольствия или протеста? — вырвался у нее.
Альфред ласково и нежно начал целовать ее грудь. Она легко дернулась под ним, вскрикнув без слов, и попыталась согнуть колени. Альфред выпрямил их и, удерживая, слегка прижал своей ногой, а его рука скользнула между ее бедер. Он мягко поглаживал ее живот, осторожно подвигая ладонь ниже, и ее тело напрягалось вслед за каждым его движением. Когда его рука замирала, оно расслаблялось, а когда только он собирался возобновить ласки, Барбара вновь словно каменела. Так продолжалось несколько минут. Альфред был опытным любовником, он знал, как заставить женщину ответить на призыв его желания, но сейчас он растерялся. Правда, теперь он не отпустил бы ее, даже если бы она сопротивлялась. Кроме того, всем своим естеством он понимал, что если она не сумеет побороть свой страх сейчас, то никогда не научится получать удовольствие от любовных игр. Первая брачная ночь, если он не наберется терпения и лаской не заставит жену с радостью отдать ему то, что не упоминается в брачном контракте, — свою страсть, может превратить всю оставшуюся жизнь в сплошной кошмар.
Альфред нежно поглаживал ее грудь. Ему было приятно ощущать нежную, словно шелк, кожу, на которой не было ни одного изъяна. Но только ли дело в отсутствии изъянов? Среди его многочисленных любовниц попадались и такие, кожа которых была белее снега, а на ощупь напоминала отполированную замшу. Нет, пугаясь его ласк и сопротивляясь близости, Барбара, сама того, видимо, не подозревая, дарила ему неизъяснимое наслаждение, какое только может испытать мужчина с женщиной, — она заставляла трепетать его сердце, которое было исполнено бесконечной нежности. Альфред почувствовал, что ее грудь налилась, а тело стало горячим и податливым. Его рука опускалась все ниже, скользнула между бедер к ее лону, и в тот момент, когда он понял, что она готова принять его в себя, Барбара вдруг застонала:
— О, сделай это! Возьми меня и сделай это!
В ее голосе звучало какое-то отчаяние; Альфред знал, что это неправильно, неестественно. В любви должна царствовать только радость. Не будь Барби его женой, он попытался бы улучшить ее настроение. Если бы ему это не удалось и любовница была бы оскорблена тем, что он вмешивается не в свое дело, на том бы все и кончилось. Но он не мог рисковать оскорбить таким образом жену, в то время как действие по ее требованию легко было извинить. И он сам был уже готов, испытывая страстное желание, так что ее возглас привел его в такое состояние, когда он уже не мог сопротивляться страсти.
При всем его нетерпении, при всем том, что она раздвинула ноги и даже приподнялась, чтобы встретить его, он не вторгся слишком далеко. Бедная Барби вскрикнула еще раз, на сей раз просто от боли и удивления, и он должен был сдержаться, щадя ее, прежде чем продолжить. Во второй раз это далось ему труднее, и он почувствовал препятствие. Оно было хрупким, но теперь у Альфреда не осталось сомнений в том, что ни один мужчина никогда не бывал с Барби. Преграда была такой тугой, что его семя неподконтрольно изверглось почти сразу.
И спасла его такая же инстинктивная привычка не показывать собственного удовлетворения, пока он не был уверен, что женщина также довольна. Подобная сдержанность была абсолютно необходимой чертой поведения для мужчины, не слишком богатого и очень разборчивого в связях, что и создало ему репутацию неотразимого любовника. Бессознательно, когда необходимость тратить силы прошла, Альфред поборол искушение отстраниться от жены, хотя больше всего ему хотелось просто полежать и поболтать с нею о чем-нибудь несущественном. Он еще в течение нескольких минут лежал и целовал ее лицо. Теперь он приподнялся, перенеся большую часть своего веса на локоть, и стал ласкать ее грудь. Он гладил ее бедра, щекотал уши. Вскоре она стала извиваться под ним, и ее движения вызвали у него стон удовольствия, но наполовину это было вежливостью. Альфред знал, что явное проявление желания мужчины часто возбуждает женщину. Как бы подтверждая его мысль, Барбара задвигалась снова, и он немного приподнялся, чтобы дать ей больше свободы. Она последовала за ним, и когда он не вторгся снова, она начала прижиматься и извиваться под ним, ее дыхание все учащалось, пока она громко не вскрикнула. Тогда он ослабил свою волю, позволив чувству овладеть им, едва сознавая, что он тоже закричал, тогда как ее голос затих.
Когда сознание возвратилось к нему, он соскользнул с нее и сел. Ее глаза были широко открыты, и весь ее вид свидетельствовал, что она охвачена ужасом.
— Боже мой, — прошептал он, — чего ты боишься? Разве я совсем не доставил тебе удовольствия?
* * *
Отчаяние в голосе Альфреда и выражение его лица отметали прочь всякое сомнение в том, что счастливым его может сделать только ощущение Барбары.
— Слишком много! — воскликнула она. — Ты подарил мне слишком большое удовольствие.
Глубокое облегчение, которое испытал Альфред, когда услышал честное признание, немедленно сменилось деланным возмущением.
— В любви не бывает слишком много удовольствия! — проворчал он. — Как ты можешь говорить такие глупости?
Барбара не ответила, ее непосредственная искренность уже сменилась осторожностью и страхом, что она вела себя недостойно. Была ли его обида искренней? Или это просто насмешка в обычной манере завоевателя? Неважно, что это было, подумала она с горечью; она так же слаба, как любая другая женщина, он играл ею, словно фишкой. Она не осмелилась проверить подлинность своих сомнений; не смела ни обидеть его, ни даже извиниться за то, что выглядела обиженной. Видеть его боль, подлинную или мнимую, было для нее невыносимо.
Возмущение Альфреда было таким же мимолетным, как и облегчение. Он в самом деле был рад, что она испытала радость от их близости, причем с самого начала. Значит, он мог завоевать ее любовь! Но, прежде чем он сможет найти путь к исполнению самого заветного своего желания, он должен раскрыть ее беду и вылечить ее. Барбара не была в отчаянии, когда просила его о близости, и ужаснулась только после того, как все произошло. Ее чувства не подходили ни к одной знакомой ему ситуации.
Альфред не находил никакой многозначительности в ее молчании. Его вопрос был риторическим, и он не ожидал на него ответа. После короткой паузы, когда он изучал ее лицо, он продолжил с подозрением в голосе:
— Ты не дала убедить себя какому-то сверхсвятому священнику, что все удовольствия — грех?
— Нет, конечно, нет, — ответила Барбара с неподдельным удивлением. — Ты жил в большей опасности принять такую точку зрения, находясь при дворе Людовика, чем я при дворе Генриха.
Этот ответ не приближал к разгадке ее недавнего молчания, и Альфреду внезапно стало стыдно, что он пытается вести себя с Барбарой, как если бы она была легкомысленной, ничем не связанной с ним любовницей. Если он хочет получить ответ от женщины, которую любит, и желает, чтобы она доверяла ему, следует задавать прямые вопросы.
— Тогда что ты имела в виду, когда сказала, что я дал тебе слишком много удовольствия?
Барбара ждала этого вопроса. Она знала Альфреда достаточно хорошо, чтобы предположить, что он забудет о проблеме, которая озадачила его. Страх заставил ее быстро собраться с мыслями, и она нашла подходящий двусмысленный ответ:
— Я была удивлена. Я не думала, что женщина испытывает что-то еще, кроме боли, и… и мне казалось, что от кого-то из подруг я слышала, что женщина должна любить, чтобы получить удовольствие.
Поскольку она уже страстно откликнулась на его физическую близость, то надеялась, что он не примет ее слова за проявление жалкой привязанности, но проделка была опасной. Если бы Альфред открыто
