вооружился, боясь вероломства де Мерли или самосуда толпы, потому что он не предоставил ей то зрелище, которое она требовала, но люди не подошли к нему. Прошло немного времени и он понял, что был изнурен поединком и чуть не сошел с ума, приняв за «толпу» людей, которые вышли на поле, чтобы унести тело сэра Лайонела. Хью поймет это позже, сейчас он только осознавал, что к нему подбежал Ральф раньше, чем люди подошли к сэру Лайонелу. Ральф обнимал, целовал его и плакал. Он пытался найти слова, чтобы подбодрить дядю, но не мог найти их в усталой голове. Потом он увидел нечто странное — он увидел Одрис, поднимавшую его разбитый щит, который он бросил. Она повернула голову в его сторону и одними губами что-то произнесла, но он не понимал и не слышал, что она сказала. Потом, как сквозь туман, он увидел мужчину, который подошел к ней и забрал щит. Хью хотел позвать Одрис — ее имя было у него на губах, хотя он все еще не находил слов, чтобы выразить мысли, но в этот момент между ними встал де Мерли, заслонив Одрис от его взгляда. Де Мерли подошел к Хью и попытался забрать у него щит сэра Лайонела. Хью огрызнулся, сжал щит крепче в руках и с силой вырвал его из рук де Мерли, так что смотритель замка Морпет откатился назад. Только в этот момент он снова обрел дар речи.
— Вы все — свидетели! — закричал он, снова поднимая вверх оружие. — Я не убил сэра Лайонела Хьюга из жалости, но я победил его в справедливом поединке. Его требование лживо. Ральф, лорд Ратссон, волею Божьей признан настоящим хозяином Ратссона и Тревика, а я являюсь его настоящим наследником. Щит и меч сэра Лайонела завоеваны мною на поединке, они — доказательства моей победы. Согласны ли вы со мной?
И знатные люди поднялись и закричали:
— Согласны! Согласны!
Де Мерли, стоя сзади Хью, сделал недовольную гримасу. Он ничего не имел против Хью, но больше всего он был привержен королю Стефану, и некоторое время он обдумывал, что может представить результат этого судебного поединка двусмысленно, что предоставит королю определенную свободу в решении вопроса относительно судьбы замка Ратссон. Однако он уже предпочел выбрать судебный поединок, а не личную вражду, и теперь не мог вызывать раздражение у местных магнатов, отрицая честный результат поединка, поэтому кивнул и поддакнул:
— Согласен! Пусть будет так.
Потом, ударив Хью по плечу, он улыбнулся:
— Это был настоящий бой, я рад, что был судьей на нем и не держал пари, иначе я мог бы потерять деньги. Будете ли вы участвовать в турнире?
Пятью минутами раньше Хью отверг бы это предложение, но сейчас его охватила страсть сражения ради удовольствия. Он хотел забыться и выбросить из головы глаза Лайонела, наполненные ужасом. Лошадь и снаряжение ничего не стоили для людей, который сражаются на поле, но деньги были источником богатства, и они могли помочь ему восстановить Ратссон.
— Если я найду другой щит, я думаю, что приму участие в турнире, — ответил, ухмыляясь, Хью.
— Хью, — возразил Ральф, — ты ранен.
— Ранен? — переспросил Хью и вспомнил, что почувствовал боль во время поединка. Он посмотрел на бедро, но кровь уже засохла на ране.
— Это не более чем царапина, — сказал он.
— Сходите в палатку лекаря… Пусть он посмотрит вас, — предложил де Мерли и указал на матерчатый шатер, который был виден за тем местом, где находились простые люди. — А я прослежу, чтобы ваши конь и щит были посланы вам.
— Хью… — начал Ральф.
Но Хью покачал головой дяде, который показался ему в его возбужденном состоянии, похожим на наседку:
— Не бойся за меня. У меня будет немного времени, чтобы передохнуть, прежде чем я снова выеду на поле, и я не встречу там ни одного человека, который пожелает причинить мне вред. Вот, возьми меч Хьюга и будь уверен: его щит также будет принесен тебе. — Затем, чтобы смягчить свой похожий на приказ тон, он обнял Ральфа и крепко сжал его.
— Очень хорошо, но… — сказал Ральф, но Хью уже отвернулся. Его дядя пожал плечами и отправился к герольду за щитом сэра Лайонела. У него было послание к Хью, но ничего не случится, если оно будет доставлено ему после турнира.
Глава XXI
Когда Одрис выбежала на турнирное поле, она пребывала в таком смятении, что не смогла бы толком объяснить, что чувствовала, если бы ее об этом спросили. Неожиданное появление среди зрителей сэра Оливера после того, как Хью схлестнулся со своим противником, напугало ее настолько, что ужасные перипетии поединка, разыгрывавшегося на ристалище, притупились, к счастью, в ее восприятии. С другой стороны, огромная радость, охватившая ее, когда она увидела, как Хью поднимается на ноги, омрачалась пониманием того, что ей ни в коем случае нельзя позволить сэру Оливеру и Хью встретиться друг с другом, а этого невозможно будет избежать, если она не убедит дядю в необходимости уехать еще до того, как поединок закончится. Хью обещал не искать ее руки по крайней мере до тех пор, пока не приведет Ратссон в порядок, но можно ли полагаться на его обещание теперь, когда он упоен и опьянен своим триумфом? Что, если он оскорбится отказом дяди, бросит вызов сэру Оливеру и разделается с ним? Нет, она должна немедленно увести отсюда дядю, увести до того, как Хью получит возможность подойти к нему и обратиться с предложением.
Сэр Оливер сурово отчитал ее за то, что она отправилась в Морпет в одиночку. Почему, вопрошал он, она не сказала ему, что горит желанием побывать на турнире? Он, конечно же, прихватил бы ее с собой, хотя считает кровавые зрелища опасными и мало подходящими для юных и благовоспитанных девиц. Более того, указывал сэр Оливер, она могла навлечь на себя опасность иного рода — если бы разнесся слух, что на турнире присутствует наследная владелица Джернейва, фактически беззащитная, это могло бы ввести кое-кого из мелкопоместных дворян, да и высокородных рыцарей, в искушение похитить ее, овладеть ею силой и прятать до тех пор, пока она не родит ребенка: самый простой способ заграбастать богатое имение.
Необходимость выслушивать брюзжание дяди и отвечать на его вопросы отвлекала Одрис и давала ей силы сдерживать свои чувства, не вопить и не падать в обморок, когда Хью неудачно парировал удары противника. Учащенное дыхание и испуганные возгласы, которые вырывались из уст девушки, а также рассеянность, с которой она слушала сэра Оливера, могли быть с грехом пополам списаны насчет дружеских чувств, питаемых ею по отношению к Хью. Однако, когда Одрис увидела разбитый вдребезги и отброшенный в сторону щит Хью, в голове ее мелькнуло: единорог мертв… Она теперь прекрасно понимала разницу между возлюбленным и изображением единорога, с ним связанным, но неосознанное желание поднять щит превратилось в непреодолимый порыв. Ей просто необходимо было коснуться герба, который свел их воедино, и, хотя она не нуждалась в нем больше, этот символ не потерял для нее своей притягательности. Одрис, бросив своего дядю, стремглав рванулась к арене. Подхватив с земли щит, валявшийся в стороне, она ласково погладила герб, словно приголубила живое существо, которому только что нанесена была смертельная рана. Тем не менее, столкнувшись взглядом с Хью, Одрис сразу вспомнила, что должна скорее бежать, даже не пытаясь заговорить с ним, и лишь тихонько шепнула:
— Прощай, любимый, прощай… — хотя и понимала, что он не услышит ее, разве прочитает по губам и поймет что она хотела этим выразить.
Хью чудом остался жив, и некоторое время спустя Одрис была уже настолько поглощена созерцанием его лица, обезображенного кровоподтеком, тянувшимся от лба по щеке до нижней челюсти, что подпрыгнула от ужаса, когда почувствовала прикосновение к плечу руки сэра Оливера. Трудно было сказать, услышал ли дядя ее слова или нет; Одрис надеялась, что не слышал, — на арене было очень шумно: возбужденно орали зрители, де Мерли громовым голосом отдавал приказы, перекликались оруженосцы, оттаскивавшие сэра Лайонела в сторону, что-то выкрикивали герольды, готовившие ристалище к следующему поединку. Так или иначе, но на лице сэра Оливера было некое странное задумчивое выражение, когда он вырвал из ее рук и отшвырнул в сторону щит, и думал он, похоже, о чем-то совершенно ином, когда распекал ее за то, что она, как последняя дура, выскочила на арену, мешая мужской забаве.
И когда Одрис, зябко передернув плечами, заявила, что с нее достаточно крови и что она не желает
