На следующий день на рассвете они увидели «Восходящий Орфей». Как поступить, сомнений ни у кого не возникло. В этом вопросе все были единодушны. Ночь они провели, вычерпывая воду из трюма «Дженни», но, несмотря на то что они забили щели мешочками с рисом и обтянули борт пластырем из парусины, вода с каждым часом заполняла трюм все быстрее и быстрее. Шэнди сомневался, что потрепанный стихией старый шлюп продержится на плаву достаточно долго, чтобы достичь берега. Поставив все оставшиеся паруса, «Дженни», поминутно зарываясь носом в волну, рванулась навстречу кораблю.
Шэнди вглядывался в подзорную трубу, щурясь от ярких бликов солнца на воде.
— «Орфея» тоже потрепало, — бросил он сгрудившимся вокруг него дрожащим, усталым людям. — Рей не хватает, на бизань-мачте сплошная путаница из парусов и канатов... но корпус, похоже, цел. Если мы в ближайший час проделаем все, как надо, то нам хватит рома, жратвы и сухой одежды.
Гул одобрительных возгласов был ответом на его слова, поскольку большинство команды провели бессонную утомительную ночь на помпах, выкачивая воду из трюма, поддерживая себя лишь надеждой на короткий отдых и пригоршню размокших крошек от сухарей. Бочонок с ромом же ударило о борт во время шторма, щепки от него разметало по всему трюму, и теперь в воздухе витал лишь аромат недостижимого напитка.
— Как там с порохом, не весь подмочен? — поинтересовался Шэнди.
Скэнк пожал плечами:
— Кто ж его знает.
— Верно, — подхватил молодой, с красными от бессонницы глазами, пират, одетый в какие-то лохмотья. — Либо сражаться, либо вплавь добираться до Ямайки.
— Ты не боишься, что он попытается удрать, когда увидит, что мы гонимся за ним? — выразил свои сомнения Скэнк.
— Может быть, — вздохнул Шэнди, — хотя готов биться об заклад, что мы в любом случае нагоним его даже в нашем теперешнем состоянии. К тому же вряд ли мы сейчас кажемся особенно большой опасностью.
Шэнди снова приставил подзорную трубу к глазу.
— Впрочем, не важно, — буркнул он мгновением позже. — Он сам направляется к нам.
На секунду на палубе воцарилась тишина.
— Видать, сильно их потрепало штормом, — заметил кто-то угрюмо, — нужны лишние руки.
Скэнк закусил губу и, морща лоб, глянул на Шэнди.
— Кэп, когда последний раз ты с ним столкнулся, он тебя просто поднял и бросил в воду. У тебя есть... основание думать, что этого снова не случится?
Шэнди ломал голову над этим вопросом с тех самых пор, как они отчалили с острова Нью-Провиденс. «Соедини свою кровь, — вспомнились ему слова губернатора Сауни, — с холодным железом шпаги, пусть атомы крови и железа выстроятся в одну цепь, сольются в одном стремлении, как игла компаса поворачивается на север. Или наоборот. Это все относительно, приятель...»
Несмотря на приложенные усилия, улыбка у Шэнди вышла несколько кривой.
— Будем надеяться. Я буду у нактоуза. Пусть кто-нибудь принесет мне саблю, молоток и зубило.
«Орфей» развернулся и несся прямо на «Дженни» с востока. Восходящее солнце отбрасывало на паруса тени мачт и рей. Поминутно вглядываясь в приближающийся корабль, Шэнди срезал с части рукояти сабли, которую ему принес Скэнк, кожу, отколол дерево, оголив железный стержень, чтобы ладонь соприкасалась с металлом. В этом месте он процарапал узкий желобок. Шэнди закончил работу, когда «Орфей» был в ста ярдах от них, и высоко поднял саблю за лезвие.
Шэнди выпрямился и посмотрел на «Орфей».
— Если события повернутся против нас, — сказал он Скэнку, который с удивлением следил за его действиями, — то постарайся обогнуть его с востока и правь прямо на Ямайку. В том состоянии, в котором находится «Кармайкл», он не успеет вовремя развернуться.
— Уж лучше пусть нам повезет, кэп.
Шэнди улыбнулся, но улыбка получилась усталой и вымученной:
— Это точно.
Он стукнул молотком по стеклу компаса, потом отбросил молоток и принялся шарить среди стеклянных осколков, пока не зажал в окровавленных пальцах стрелку компаса.
— Проверь, все ли на местах, готовы ли веревки и крючья. Если повезет, мы атакуем его раньше, чем он сообразит, что мы собираемся напасть.
Шэнди вставил конец стрелки компаса, указывающий на север, в желобок, который процарапал в рукояти, и положив саблю на палубу, подобрал молоток и вогнал стрелку поглубже.
Он осторожно засунул подготовленную таким образом саблю за пояс и на минуту замер, дыша как можно глубже, стараясь сосредоточиться. И когда «Восходящий Орфей» врезался носом в левый борт «Дженни», бросив тень на палубу, Шэнди раскрутил абордажный крюк и метнул его. Зубья блеснули на солнце, крюк на мгновение застыл в воздухе, потом зацепился за борт «Орфея».
«Дженни» в последний раз атакует «Кармайкл», — подумал Шэнди и начал карабкаться по веревке.
От усилия у него носом пошла кровь, и голова раскалывалась от невыносимой боли. Добравшись до конца веревки, он обессиленно повис на леере и никак не мог сообразить, зачем же он сюда полез. Что ему здесь было нужно? Он был уверен, что перед ним «Громогласный Кармайкл», но часть ограждения была снесена, полубак отсутствовал напрочь. Они что, до сих пор не добрались до Ямайки? И где же капитан Чаворт и эта болезненная девушка с сопровождающим ее толстяком-врачом?
Растерянность несколько уменьшилась, когда он узнал в человеке, спускавшемся по трапу с юта, отца девушки. Как там его зовут? Харвуд, да, Харвуд. Но тут Шэнди озадаченно нахмурился: он явственно помнил, что у того не было одной руки.
Его внимание отвлек лязг сабель и крики. Шэнди перевел взгляд на палубу и, щурясь, поскольку яркое солнце слепило глаза, попытался приглядеться к происходящему. Он подумал, что явно сходит с ума. Чумазые люди в драной, но яркой одежде сражались с ожившими трупами, и не верилось, что костлявые руки мертвецов способны держать оружие, а молочно-белые запавшие глаза — видеть. Кровь, текшая из его ушей, биение пульса в висках делали окружающий мир почти беззвучным, придавая всему происходящему гротескную призрачность ночного кошмара. Даже вопрос, с какой стати вдруг он вздумал украсить свой камзол оторванными по локоть мумифицированными руками, казался совершенно не важным.
Шэнди боялся потерять равновесие и потому осторожно перебрался на палубу. Человек, который, казалось, был Бенджаменом Харвудом, шел ему навстречу. На его лице играла приветливая улыбка...
И должно быть, у Шэнди вновь начались галлюцинации, потому что он неожиданно оказался рядом с отцом на затемненном помосте, над освещенной кукольной сценой, держа в руках коромысла. Он смотрел на освещенное пространство внизу и лихорадочно соображал, что, наверное, они разыгрывают какую-то массовую сцену, потому что слишком уж много коромысел раскачивалось одновременно. И тут, на мгновение забыв, что это всего лишь галлюцинация, Шэнди почувствовал подступающую панику, поскольку напрочь запамятовал, какую же пьесу они сегодня играют.
Он присмотрелся к крошечным марионеткам внизу и тотчас же узнал их — это были персонажи из пьесы «Юлий Цезарь». К счастью, начинался третий акт — оставалось не так уж много действий. Они дошли до сцены убийства, и маленькие деревянные сенаторы уже сменили обычные правые руки на руки с кинжалами.
Марионетка Цезарь заговорил, и Шэнди в изумлении широко раскрыл глаза, потому что личико уже не было деревянным, оно было из плоти, это было его собственное лицо.
— Иль Олимп ты сдвинешь? — произнесло его миниатюрное воплощение. Куколки-сенаторы, которые теперь все были во плоти, кинулись к нему... и сцена исчезла, и Шэнди вновь оказался на палубе «Кармайкла» и, щурясь от яркого солнца, смотрел в лицо Харвуду.
