вызов престижу этой страны и всеобщей морали. В стране, где все сто процентов жителей шииты, где все знают, что хорошо и что плохо, где нет лжи, где нет распутства и пороков, никто не допустит существования возмутительного прибежища для кутил, пьяниц и развратников!
Тайные донесения в комитет по борьбе с пороком гласили, что завсегдатаи этого сомнительного заведения пьют горячительные напитки и, разбредаясь парочками, неизвестно чем занимаются в темноте. Все это противоречит и законам шариата, и гражданскому кодексу.
Заработали специальные комиссии, был составлен план кампании, и в один из прекрасных тёплых вечеров вооружённые до зубов члены комитета нагрянули в чайную Рахматоллы. Рахматоллу и его детей арестовали и передали представителям правосудия: вот они, губители нравов.
На следующий день газеты под броскими заголовками сообщили об этой блестящей победе. «Вот так-то! — писали они.— Положен конец безнравственным сборищам пьяниц и развратников! Чайная такая-то являлась одним из множества притонов. Владелец этого заведения некий Рахматолла вот уже многие годы под разными именами содержал злачные места в ряде городов страны. Солидный опыт и связи с преступным миром не раз помогали ему избежать карающей руки правосудия. И вот благодаря бдительности членов комитета по борьбе с пороком банда разоблачена. Наконец это позорное пятно смыто с нашего общества!»
Настал день суда. Ложи для зрителей были переполнены. В креслах восседали судьи в официальных одеждах. За спинами обвиняемых — членов пресловутой банды, то есть Рахматоллы, его сына и дочери,— стояла вооружённая охрана. Рахматолла молчал, уставившись в одну точку потускневшим взглядом. А дети его не понимали, где они находятся и в чем виноваты. Они не знали, что являются сообщниками преступника!
Началось заседание. Напрасно оправдывался Рахматолла, клялся, что не связан ни с какой бандой, что в его чайной никто не развратничал.
— Как же я могу отвечать за то, что происходило на поляне!— взывал он к суду.— Я лишь продавал кебаб и чай!
Никто его не слушал. Но он все ещё надеялся на справедливость.
— Если возле моей чайной и пили водку, то на бутылке всегда стоял государственный штамп, и, значит, государство получало своё сполна.
— Водка! В мусульманской стране?! Ну и ну!
Чуть было не завели новое дело — о клевете на мусульманское общество. Но и так все было ясно. Притоносодержатель Рахматолла был приговорён к двум годам тюрьмы, дочь его получила год, а сын — три месяца заключения. Выйдя на свободу, мальчик нанялся чернорабочим, чтобы помогать сестре и отцу.
Однажды он услышал — газетчики кричат: «Притеснение слабых и неимущих под видом борьбы с развратом!..» В стране начиналась новая кампания. Парень схватил газету и, к великой своей радости, прочёл: «…Прошлой ночью на двадцать третьем заседании конгресса партии „Утешителей слабых” один из её лидеров, господин Назокдель[140], резко критиковал методы работы комитета по борьбе с пороком. „Это возмутительно! — сказал он. — Комитет сажает за решётку каких-то несчастных содержателей чайных по обвинению в потворстве разврату, в то время как настоящие его виновники разгуливают на свободе. Известно, что истинный порок обитает в многоэтажном центре города, средоточии пьянства и распутства сильных мира сего, а члены комитета хватают жалких бедняков и все валят на них. Наша передовая партия осуждает эту несправедливую политику…”»
Рядом со статьёй был помещён снимок весьма импозантного лысого господина с огромным животом. Под фотографией значилось: «Господин Назокдель произносит речь в защиту слабого и неимущего класса общества». Вслед за господином Назокделем с протестом против методов борьбы с пороком выступили господа Заифдуст, Энсанхах и Мохаббатпарвар [141]. Их речи были напечатаны в той же газете.
Прочитав все это, сын Рахматоллы запрыгал от радости: впервые кто-то вставал на защиту его отца. Бережно свернув газету, он помчался к тюрьме и еле дождался свидания, чтобы сообщить узнику отрадную весть:
— Отец! Отец! Нашлись и у нас заступники! Нашлись друзья, которые нам помогут!
— Ну, расскажи поподробнее, сынок,— попросил Рахматолла, которого восемь месяцев тюрьмы состарили на десять лет.
Сын вытащил из кармана газету и показал отцу и сестре обнадёживающие статьи. Но старик грустно покачал головой, причмокнул губами и сказал:
— Сынок, есть много вещей, которых ты не понимаешь и не скоро поймёшь. У нас в стране всем заправляют две партии. Та, что приходит к власти, открыто притесняет нас. А другая объявляет себя защитницей бесправных и неимущих и изо всех сил поносит тех, кто стоит у власти. Вот и выходит, что обеим этим партиям наши беды только на благо.
Старик умолк. Слезы заблестели на глазах сына, он опустил голову. В комнате воцарилось тяжёлое молчание. А через несколько минут повелительный голос полицейского объявил, что свидание окончено.
Социолог
В тот вечер в большом зале «Клуба мудрецов» яблоку негде было упасть. Ровно в шесть все приглашённые — мужчины и женщины, девушки и юноши, деятели науки и культуры, министры и депутаты, писатели и поэты, с супругами и без,— собрались, чтобы принять участие в чествовании господина Социолога — гениального представителя передовой мысли нашего времени.
Дамы были в вечерних туалетах, мужчины в белых галстуках и бабочках, молодые девицы вырядились в яркие платья. Все поздравляли друг друга с выдающимся успехом, выпавшим на долю одного из виднейших учёных нашей страны, и с нетерпением поглядывали на дверь, ожидая появления господина Социолога. ещё бы! Ведь, как отмечали газеты, он первым из наших соотечественников был удостоен международной премии за книгу «Отношения между девушкой и юношей», которая переведена на несколько языков и признана лучшей книгой года.
В половине седьмого публика заволновалась. Фотографы и корреспонденты толпой ринулись к дверям, чтобы запечатлеть господина Социолога на плёнке и взять у него интервью. Спустя несколько минут он появился в зале: элегантный, в синем костюме с чёрной бабочкой, в очках, с тростью. Поочерёдно пожал руки всем, кто встречал его у входа. молодёжь, не известно откуда раздобывшая фотографии господина Социолога, бросилась к нему за автографами.
Господин Социолог раздавал автографы, кивал и улыбался всем милой, очаровательной улыбкой. Лоб, испещрённый морщинами, густые чёрные усы, профессорская борода и каштановые волосы с проседью придавали его внешности особую солидность и импозантность. Через четверть часа, когда первая суматоха улеглась, председатель «Клуба мудрецов» поднялся наконец на трибуну и, несколько раз дунув в микрофон, обратился к присутствующим:
— Уважаемые дамы и господа! Мы счастливы приветствовать сегодня учёного, посвятившего всю свою жизнь служению родине и народу. Этот человек решил задачу, с которой ещё никому из социологов не удавалось справиться. К счастью для нас, его многолетний нелёгкий труд был оценён по заслугам. Разрешите предоставить слово самому автору, который вкратце познакомит вас с содержанием своей знаменитой книги. В этот памятный для всех нас вечер мы будем иметь возможность приобщиться к достижениям его гениального ума.
Господин председатель сошёл с трибуны, и на его место через узкий проход, образованный расступившейся публикой, протиснулся господин Социолог.
— Уважаемые дамы и господа! — начал он, когда отгремели бурные аплодисменты.— Я горжусь тем, что в нашем обществе ещё ценят честный труд и бескорыстное служение науке. Сегодняшний вечер — явное тому подтверждение. (Бурные аплодисменты.)
Как здесь уже было отмечено уважаемым господином председателем, я положил немало сил и
