работа не удалась!
– Удалась, Диана! Работа превосходная – птица как живая.
– Мадам Журдан говорит, что покупателям не нравится клюв, – робко заметила Диана, – и шею находят слишком длинной.
– Это только доказывает, как мало они смыслят в орнитологии, – сердито отозвалась мать.
– Да я уже решила больше не браться за новые модели. Буду мастерить своих утят и канареек, и довольно с меня.
– А разве я не остерегала тебя с самого начала? – не унималась старуха. – Я всегда говорила, что ты слишком честолюбива, Диана.
– Ваша правда, мама, я слишком честолюбива, – поспешила согласиться дочь.
Прошло около года с того дня, как мадам Жозен перебралась на улицу Добрых детей. В одно августовское утро, когда тетушка Моди сидела в своей молочной, занятая приготовлением сливочного сыра, туда зашел Пэшу и положил перед ней на стол маленький сверток.
– Открой, – сказал дядюшка Пэшу.
– Сейчас, – приветливо улыбаясь мужу, ответила тетушка Моди, – дай только залить форму и вымыть руки.
Пэшу молча кивнул и принялся расхаживать по комнате, заглядывая в крынки с молоком и тихонько насвистывая. Когда ему надоело ждать, он сам развернул сверток и подал жене прелестные дамские часики с изящной золотой цепочкой. Тетушка Моди так и ахнула от изумления.
– Где ты их взял? – воскликнула она, вытерла руки и, взяв с мужниной ладони часы, стала их рассматривать.
Корпус часов был покрыт синей эмалью; одна их сторона была украшена гирляндой с бриллиантовой веткой посередине, а на другой были вырезаны инициалы «ДЧ» в виде изящной монограммы.
– «ДЧ»! Да ведь этими самыми буквами помечено белье маленькой леди Джейн! – воскликнула тетушка Моди. – Пэшу, где ты взял эти часы? Чьи они?
– Мои, – отвечал муж посмеиваясь. Он стоял перед женой, заложив большие пальцы в проймы жилета, и продолжал насвистывать. На недоверчивый взгляд тетушки Моди он хладнокровно повторил: – Говорят тебе, мои; я их купил.
– Странно! Такие изящные часики – и без футляра, в какой-то старой газете... – недоумевала тетушка Моди. – Где ты мог их купить?
– В полицейском суде.
– В полицейском суде! – воскликнула тетушка Моди, окончательно сбитая с толку. – У кого же?
– У Эраста Жозена.
Несколько секунд тетушка Моди неотрывно смотрела на мужа и наконец торжественно произнесла:
– Я тебе говорила!
– Что ты мне говорила? – переспросил тот с задорной улыбкой.
– Как что? Что все эти вещи, помеченные буквами «ДЧ», конечно, и эти часы – краденые. Все они принадлежат девочке, и она вовсе не родня Жозенам.
– Потише, жена, потише.
– И Эраст очутился в полицейском суде не случайно – ведь так?
– Он арестован по подозрению. Вина его не доказана.
– По подозрению в краже этих часов?
– Нет, по другому делу. Но то, что при нем были часы, послужило уликой против него. Странно, что именно я купил их. Это судьба! Я случайно проходил мимо суда, заглянул во двор и увидел Эраста. Из любопытства я зашел узнать, почему это он там. Оказывается, его арестовали по подозрению в принадлежности к воровской шайке, обокравшей несколько ювелирных магазинов. Прямых улик против него не было, но часы показались судье подозрительными. Он спросил Эраста, где тот их взял, и негодяй сказал, что это часы покойной кузины, которая, умирая, оставила их его матери, а любящая матушка подарила ему. «А как звали вашу кузину?» – спросил тогда судья. Вот тут-то и вышла заминка. Эраст сказал, что ее звали Черри Жозен, а судья посмотрел на часы и говорит: «Мне кажется, тут стоит „ДЧ“. Не угодно ли взглянуть, господа?» – и передал часы заседателям. Судейские подтвердили, что монограмма другая. Бездельник же знай улыбается, будто не о нем речь! Разоделся, как франт, рожа нахальная – вылитый отец. Отлично помню Андрэ Жозена! Большой был негодяй...
– Что же, так и не добились, где он взял часы? – спросила тетушка Моди.
– Нет. Но судья приговорил-таки Эраста к месячному заключению в приходской тюрьме – как подозрительную личность.
– Возмутительно легкий приговор! – с негодованием воскликнула тетушка Моди.
– Да ведь прямых улик нет, – повторил Пэшу. – Спасибо, что хоть месяц отсидит. Но дай же расскажу, как я купил часы. Стоит он и болтает с другими арестантами. Слышу – торгуются, и один дает ему пятьдесят долларов. «За кого ты меня принимаешь? – говорит Эраст. – Мне деньги нужны, но я не отдам дорогую вещь так дешево». И спрятал часы в карман. Тогда другой предлагает шестьдесят долларов; Эраст не соглашается. Вот тут-то я и подошел. «Позвольте, – говорю, – взглянуть на ваши часы. Если они мне понравятся, я, может быть, и куплю их». Я боялся, как бы он не заметил, что мне очень хочется их приобрести. Он подает мне часы с притворным спокойствием, но я-то вижу, что и ему не терпится сбыть их. Я посмотрел и говорю: «Часы недурны. Пожалуй, я дам вам за них семьдесят пять долларов». «Ну нет, косарь!» – говорит он, намекая на мою блузу. – Пэшу ухмыльнулся.
– И сколько раз я просила, чтоб ты не ездил в блузе в город, – встряла тетушка Моди. – Ведь у тебя есть пиджак... Посмотри, Гюйо и другие – все ходят в пиджаках...
– Не все ли равно, блуза или пиджак? Я честный работник и не стыжусь своей блузы. Ну, я пропустил его слова мимо ушей и предложил ему девяносто долларов. Деньги были при мне; я достал бумажник и стал их отсчитывать. Должно быть, это на него подействовало, потому что он тут же согласился продать часы. Конечно, я бы никогда не купил заведомо краденую вещь, – ведь я уверен, что негодяй украл часы, – но я сделал это ради девочки. Я подумал, что, может, когда-нибудь благодаря этим часам мы раскроем ее тайну. Да и деньги, которые можно за них выручить, всегда ей пригодятся.
– Верно, Пэшу. Конечно, девяносто долларов для нас большие деньги, особенно теперь, когда надо тратиться на Мари, но если нам удастся что-нибудь сделать для сиротки, я не стану жалеть о деньгах, – с минуту тетушка Моди сидела молча, внимательно рассматривая часы, потом задумчиво произнесла:
– Вот если бы они могли говорить!
– Погоди, может, они у нас и заговорят, – отозвался Пэшу. Он взял у жены часы и, открыв верхнюю крышку, показал ей что-то на внутренней стороне крышки.
– Это должно навести нас на след, – загадочно сказал он. – А пока спрячь их и никому про них не говори. Даже Мадлон. И вот еще что: последи-ка за этой Жозен...
– Ах, Пэшу, ты ее не знаешь! Она хитра и ни за что себя не выдаст. Я давно за ней слежу, да толку мало. Вот если бы мы могли нанять сыщика, тогда другое дело.
– Нанимать сыщика нам не по карману; но, может, мы и без сыщика нападем на след.
– Хорошо бы, а то ведь эта ведьма так обижает бедную крошку! Бедняжка никогда не жалуется, но у меня сердце болит, когда гляжу на нее. За это лето она очень изменилась – похудела, осунулась. Старуха Жозен нисколько о ней не заботится. Если бы не Мадлон с Пепси да не мадемуазель д’Отрев, бедняжка совсем бы зачахла. Наше молоко – тоже ей поддержка: Пепси сама не пьет, только бы девочке больше досталось.
– Почему бы тебе не брать ее к нам? – спросил Пэшу. – Играла бы с нашими ребятами... С ней ведь никаких хлопот!
– Я и хотела ее брать, да старуха Жозен не отпускает. Держит ее взаперти, даже к Пепси и мадемуазель Диане стала редко отпускать, они обе жаловались. Мне кажется, старуха боится, как бы девочка чего не порассказала. Теперь, когда она стала старше, она может запросто припомнить такие вещи, которые мадам Жозен хотела бы держать в тайне.
– Вот что, жена, – сказал, помолчав, Пэшу, – у меня есть план. Только будь терпеливой и дай мне время.
Тетушка Моди пообещала.
