обыкновение подымать кверху, словно о чем-то умоляла собеседников.
У Жозен были две слабости: безграничная слепая любовь к негодяю-сыну Эдрасту и огромное желание казаться светской дамой. Она из сил выбивалась, стремясь составить репутацию всеми уважаемой женщины. В прошлом ее жизнь была необычайно тяжелой: она многое испытала, особенно во время замужества.
Муж ее отличался бешеным характером. Однажды в запальчивости муж столкнул ее с лестницы — и она, сломав ногу, сделалась калекой. Затем на нее обрушилась новая беда: муж ее, уличенный в тяжких преступлениях, был приговорен к пожизненному тюремному заключению. Муж вскоре умер, и она осталась без средств с маленьким сыном на руках. Мадам Жозен стала «прачкой тонкого белья» и поселилась в предместье Нового Орлеана — Гретне.
Она и сын жили в одноэтажном домике, где было две комнаты и каморка, служившая кухней. Вход был прямо с улицы, стоило подняться на две ступеньки и войти в окрашенную зеленой краской дверь.
В описываемый вечер госпожа Жозен сидела на крыльце и беседовала с соседками. Ее дом одним углом выходил на улицу, которая вела к спуску на паром. Жозен доставляло большое удовольствие сидеть на ступеньках у входа в дом и наблюдать за прохожими.
В этот июльский вечер было душно. Мадам Жозен чувствовала непонятную усталость и находилась в прескверном расположении духа.
Соседки скоро разошлись. Она осталась совершенно одна и принялась зевать.
— Мало кто сегодня приехал, — сказала Жозен, вглядываясь в небольшую группу пассажиров, которые с мешками и узлами спешили к парому.
Через несколько минут прохожих не стало. Начало темнеть.
«Кто же это? — раздумывала Жозен, всматриваясь в приближающиеся к ее дому две фигуры: женщина в трауре с маленькой девочкой. — Это тоже приезжие; но почему же они не торопятся? Паром уйдет без них… Наверняка они опоздают!»
Вблизи показались знакомые нам мать и белокурая девочка, которые только что сошли с поезда. Девочка в одной руке тащила корзину, а другой держалась за платье матери. Видно было, что они растерялись, оказавшись в незнакомом месте.
— Остановимся, мама! Отдохни! — проговорила девочка умоляюще.
Дама с трауре подняла вуаль и заметила мадам Жозен, вперившую в нее свои выразительные глаза.
— Позвольте мне отдохнуть здесь немного, я совсем больна и чувствую, как мне дурно… — проговорила слабым голосом молодая женщина. — Нельзя ли у вас попросить стакан воды?
— Сейчас, сейчас! — засуетилась Жозен, забыв о своей хромоте. — Зайдите, прошу вас, в комнату, сядьте в кресло. На паром вы все равно уже опоздали.
Измученная женщина охотно вошла в комнату. Там было тихо и прохладно. Широкая кровать с безукоризненно чистою постелью так и манила к себе.
Молодая женщина упала в кресло, опустила голову на подушки, выпустив из рук дорожный мешок. Девочка поставила корзину с птицей на стул и ласково обняла мать, с испугом осматривая незнакомую комнату. Жозен, ковыляя, вернулась с водой и флаконом нашатырного спирта, которым она обычно чистила кружева. Она проворно сняла с больной шляпу и тяжелую вуаль, освежила мокрым полотенцем лоб и руки больной, поднесла к ее носу нашатырный спирт. Малютка, ухватившись за платье матери, спрашивала вполголоса:
— Мама, милая мама! Лучше твоей головке?
— Лучше, лучше, крошка! — ответила мать минуты через две и, обернувшись к Жозен, кротко и ласково произнесла — Как я вам благодарна! Я теперь совсем освежилась!
— А вы издалека приехали? — спросила Жозен, стараясь придать своему голосу как можно больше мягкости.
— Из Сент-Антонио. Но я выехала оттуда уже больной.
Молодая женщина вновь закрыла глаза и прислонилась к спинке кресла.
Жозен сразу поняла, что сможет поживиться за счет этих людей, и продолжала:
— Да, да, путь не близкий, особенно для человека больного. Не ждет ли вас кто-нибудь по ту сторону парома? — начала она допытываться. — Быть может, станут искать, где вы пропали? Почему вас нет?
— Нет, нет, нас никто не ждет. Я еду в Нью-Йорк. А здесь у нас знакомые на Джексоновой улице. Я думала у них остановиться и отдохнуть дня два. Напрасно я вышла на этой станции; нужно было ехать дальше, до нижнего перевоза… Ноги положительно отказываются мне служить!
— Не волнуйтесь, — успокаивала ее Жозен, — Вы теперь полежите, а когда паром вернется, я вас разбужу и сама провожу до перевоза: тут всего несколько шагов; так и быть — проковыляю, усажу вас в лодку, а на той стороне вы найдете экипаж.
— Благодарю, какая вы добрая! — проговорила больная, опуская веки и опять запрокидывая голову.
Жозен посмотрела на нее как-то особенно серьезно, затем, переменив выражение лица, с нежной улыбкой обратилась к девочке:
— Подойдите, сюда, душенька, я сниму с вас шляпу и освежу немного голову. И вам, наверно, жарко?
— Не надо, благодарю вас, я останусь подле мамы, — отвечала малютка.
— Пожалуй, пожалуй! Только скажите, милая, как ваше имя?
— Меня зовут леди Джен, — пресерьезно ответила малютка.
— Леди Джен! Самое подходящее имя! Присядьте, по крайней мере! Ведь вы устали?
— Я голодна, мне хочется есть! — откровенно заявила девочка.
Жозен сделала гримасу, вспомнив, что у нее в буфете пусто. Чтобы развлечь ребенка, она продолжала болтать, не умолкая. Раздался свисток приближающейся паровой лодки. Больная торопливо стала надевать шляпу, а девочка схватила одной рукой дорожный мешок, в другую взяла корзину и весело закричала:
— Скорей, скорей, мама, пойдем!
— Но что с вами? — воскликнула Жозен. — Как вы бледны! Как осунулись! Нет, вам не дойти даже с моей помощью. Как жаль, что Раста дома нет! Он у меня такой сильный, на руках бы отнес вас в лодку…
— А может, я дойду и сама, попробую, — пробормотала больная, поднялась, закачалась и, как сноп, упала на руки Жозен.
В первую минуту хозяйка дома растерялась, затем уложила молодую женщину в постель, расстегнула платье и осторожно начала снимать с нее одежду. Несмотря на хромоту, Жозен была очень сильна. Не прошло и четверти часа, как больная уже лежала на чистой простыне, покрытая легким одеялом. Малютка Джен, припав к холодным рукам матери, горько плакала.
— Не плачьте, моя крошка, не плачьте! — уговаривала Жозен. — Помогите мне обтереть маме спиртом лоб. Ей сразу станет легче. Ей теперь необходимо спокойно полежать, — она скоро уснет.
Девочка отерла слезы, сняла шляпу и серьезно, как взрослая, отперла дорожный мешок.
— Вот нюхательные соли и одеколон, — сказала она, доставая их из мешка, — намочите носовой платок. Мама это любит.
Жозен, зорко следя за каждым движением ребенка, заметила, что в мешке лежат серебряные вещи и туго набитый бумажник. Воспользовавшись тем, что девочка прикладывала надушенный платок к губам матери и не смотрела по сторонам, плутоватая женщина вытащила из мешка бумажник и несколько серебряных туалетных принадлежностей, сунула их на полку, заперла шкаф, а ключ спрятала за пазуху.
«Надо скрыть от Раста эти вещи! — думала она. — Он такой ветреный, нерассудительный; пожалуй, завладеет чужим добром, а потом разделывайся…»
Долго хлопотала Жозен возле больной женщины, стараясь привести ее в чувство. Малютка Джен усердно помогала ей, двигалась и ходила как можно осторожнее.
Наконец, мать девочки вздрогнула, застонала и приоткрыла глаза. По тусклым глазам больной было видно, что сознание к ней не вернулось.
— Мама, милая, милая моя мама, лучше тебе? — взволнованно спрашивала малютка, обнимая мать и
