И шарахнул шагов с десяти в проржавевший рельс. Пуля пробила насквозь перемычку миллиметров 13-15 толщиной и сплющилась о второй рельс.
— Вот так! Фрица вместе с каской навылет бьет с трехсот метров.
Возле станции один из мужиков заявил, что болеет, и решил возвращаться в село. Пьяный, ничего не соображал. Его с трудом удержали. Крепко выпившую команду на сборный пункт не повел, а пошли ночевать в железнодорожный клуб. Утром сдал всех под роспись. Дежурный лейтенант оглядел опухшие лица призывников, но ничего не сказал. Я привел команду строго по списку, никто по дороге не потерялся.
Случалось всякое. Злостных дезертиров было немного. Но иногда мальчишек скручивала такая тоска, что они убегали сломя голову. Исчезали и те, кто получал отпуск по ранению. Они хорошо знали войну, тоже нервы не выдерживали. Большинство вскоре являлись в военкомат. Остальных я разыскивал вместе с участковыми милиционерами по домам. Рапорта и прочие обвинительные бумаги никогда не писали, так распорядился Михаил Игнатьевич. Некоторые могли просто загреметь под суд и уйти на фронт в качестве штрафников, что означало верную смерть. За это Горяева уважали и сельчане, и районное начальство. Работникам райкома и райсовета лишние нарекания были ни к чему.
А я, пройдя туда и обратно по морозу шестьдесят верст (ночевка в холодном клубе), сильно заболел. Легкие напомнили о себе, заработал воспаление. Отлежал сколько-то в больнице. Кормили там жидкой похлебкой два раза в день да кипяток на ужин. Лекарства отсутствовали, из окон сильно дуло. Больные укрывались принесенными из дома ватными одеялами, а я шинелью. Долечивался в своей комнатке при военкомате. Затем ездил снова проходить окружную комиссию и получил отсрочку еще на три месяца.
Весной вместо Сергея Балакина прислали нового заместителя. Это оказался не фронтовик, а прочно окопавшийся в тылу чиновник. Служил раньше в областном военкомате. Чтобы не загреметь на фронт, напросился в глушь. Из глубокой норы таких крыс труднее вытаскивать. Он начал подковерную возню, хотел убрать Михаила Игнатьевича, постукивал в особый отдел.
Пытался втащить в эту борьбу и меня, но я его быстро отшил. Пусть Горяев и запивоха, но он был свой брат, окопник. Мужик справедливый и честный. Тыловая жизнь, с ее деревенской нищетой, бесконечными слезами матерей, мне уже изрядно надоела. Хотя моя собственная мама радовалась за меня и уговаривала держаться крепче за свою должность.
Сразу несколько событий поторопили мое решение уйти на фронт. После нескольких запросов меня нашла одна из обещанных наград. Вызвали в окружной военкомат, вручили медаль «За боевые заслуги» и поинтересовались, готов ли я снова служить в действующей армии. Я этого ожидал, но растерялся. Промямлил, мол, надо закончить и передать кое-какие дела. Кадровик понял ситуацию и сказал, чтобы особенно не торопился. Оставалось еще месяца полтора до очередной медкомиссии.
Одно за другим пришли несколько писем из дома. Вначале сумбурное, зачеркнутое во многих местах письмо от матери: «Вернулся Саша, весь искалеченный, но ты не переживай. Он живой, а это главное». Обычно спокойная мама на сей раз паниковала, я мало что понял. Тут же отправил ответное письмо, с вопросами, как и что. Больше всего боялся, что Сашу отпустили домой умирать. Случалось и такое. Но вскоре получил послание от брата, написанное чужой рукой. Он рассказал, что горел в танке, лечился, ампутировали правую кисть, а остальное все нормально. Я дважды перечитал страничку, жалость к младшему брату заставила меня заплакать. Сашке ведь недавно восемнадцать исполнилось. Стал подсчитывать, сколько же ему довелось воевать. Оказалось, очень недолго. Возможно, в первом же бою и подбили. Через несколько дней заявил Горяеву:
— Михаил Игнатьевич, я на фронт ухожу.
— Может, подождешь?
— Чего ждать? Стыдно людям в глаза смотреть. Младший брат инвалидом с войны вернулся, ребят в семнадцать лет в армию забирают, а я повестки разношу.
— Жалко. Привык к тебе.
На прощание собрал наших военкоматовских (кроме заместителя) ребят и девчат из райкомата, еще кое-каких знакомых. Хорошо выпили, желали мне удачи и орденов. Уезжал на подводе с зерном, захватив вещи, твердо уверенный, что в Старую Анну не вернусь. Прошел окружную медкомиссию. Врачи насчет легких сказали что-то невразумительное. Мол, надо избегать переохлаждения, простуды. Я с ними согласился и вскоре отбыл эшелоном на запад. Выгрузился в Венгрии, вот куда меня судьба забросила.
Глава 10.
ТРЕТИЙ КРУГ ВОЙНЫ. ВЕНГРИЯ, ОСЕНЬ СОРОК ЧЕТВЕРТОГО
Сначала немного истории. Медаль «За взятие Будапешта» учредили 9 июня 1945 года. Именно она висела на груди солдата из знаменитой песни «Враги сожгли родную хату», которую мы пели после войны, не сдерживая слез.
В шеститомнике «История Великой Отечественной войны Советского Союза», изданном в начале шестидесятых годов, есть главы, посвященные освобождению стран Восточной Европы от фашизма. Если в отношении Болгарии, Румынии, Югославии и некоторых других авторы использовали слово «освобождение», то насчет Венгрии сказано несколько расплывчато, а глава называется так «Поражение немецко-фашистских войск в Венгрии и выход ее из войны».
Венгрия всегда доставляла Советскому Союзу немало хлопот, как во время войны, так и после. Страна являлась одной из наиболее верных союзников фашистской Германии. Венгры, ввязавшись в авантюру Гитлера, сражались неплохо, особенно на конечном этапе войны. Достаточно сказать, что боевые действия в Венгрии продолжались пять с лишним месяцев, причем бои за Будапешт длились с начала ноября 1944 года до 13 февраля 1945 года. В этой стране, доламывая страшную войну, погибли 140 тысяч наших солдат и офицеров. Венгрия потеряла 340 тысяч военнослужащих. Сравнительно большие потери Красной Армии обусловлены в первую очередь тем, что в Венгрии находилось значительное количество немецких войск.
Во второй половине сентября сорок четвертого года наш полк, входящий в состав 53-й армии Второго Украинского фронта, стоял недалеко от города Арад, в двадцати километрах от румыно-венгерской границы. Румыния прекратила боевые действия против Советского Союза еще в августе. Сформировалось новое правительство, а румынские корпуса и дивизии воевали против фашистской Германии. Если с Румынией уже все было ясно, то в Венгрии царила неразбериха.
Двадцать второго сентября глава венгерского государства Хорти обратился к США и Англии с просьбой тайно от немцев заключить перемирие. Переговоры в Италии вел от имени Хорти генерал- полковник Надаи. К чести наших союзников, которых не уставали хаять все послевоенные десятилетия, они отказались от сепаратных переговоров. Заявили, что Красная Армия подошла к границам Венгрии и вести переговоры можно только с советским командованием.
Первого октября 1944 года в Москву прибыла венгерская делегация. Она получила от Хорти указание подписать соглашение о перемирии, если Советский Союз согласится на участие американцев и англичан в оккупации Венгрии и на свободный отход немецких войск. Гитлер узнал о намерении венгров предать Германию и двинул в район Будапешта крупные танковые силы. Шеститомник сообщает, что «клика Хорти» не осмелилась противостоять немцам и боялась прихода Красной Армии, которая создаст условия для развертывания в стране классовой борьбы против буржуазии и помещиков.
Далее наши историки довольно невразумительно рассказывают о роли компартии Венгрии, которая (дословно!) «приняла решение серьезно улучшить работу партии». Чтобы не утомлять читателя, скажу с полной ответственностью, что декларации остались лишь на бумаге, а нам предстояли долгие и кровопролитные сражения. Ни в одной из стран Восточной Европы национальная армия не оказывала такого сопротивления, как в Венгрии. Конечно, главную роль играли немецкие войска. Например, нашему 2 -му Украинскому фронту противостояли группа армии «Юг» и две венгерские армии, состоявшие из 29 дивизий и 5 бригад, оснащенных вполне современной техникой.
