самым сексуальным местом в мире? Возможно. Когда мне было двадцать один, я хотела стать стюардессой, даже подала заявление. Я прошла собеседование, но не успела выйти из здания, как на колготках у меня спустилась петля, и Делла убедила меня в том, что я и без нее подозревала, – что мой личный уровень ухоженности не сулит большого успеха. Так что мы вдвоем сели выпить кофе с бесконечным набором тостов и фантазий о великолепных рабочих местах, которые мы получим, если и впрямь соберемся делать карьеру.
Наверное, в аэропортах возникает чувство открытых возможностей и перспектив – чего стоят такие, например, объявления: «Пассажиров на рейс 212 в Бомбей просим пройти…» Здесь мир кажется приготовленной для меня устрицей.
Мы с Алексом скользили по сверкающему полу к стойкам регистрации, отчаянно ухватившись друг за друга, чтобы не потеряться в толпе. Вся эта суматоха, все эти совершенно обычные люди, занимающиеся самыми обычными делами, вся эта скучная бюрократия, казалось, лишь усиливали нашу прекрасную и волнующую тайну – что мы избранные. И конечно, мы с Алексом успели проделать кое-что обязательное для аэропорта, как в свое время в Лондоне, – счастливо поели в «Счастливых едоках»; это был наш родимый дом.
Все идет идеально и кажется совершенно естественным. Через два часа рейс в Канкун. Когда дело дошло до денег, я попыталась внести свою лепту, но Алекс не допустил этого и даже не улыбнулся. Я мельком заметила пачку кредитных карточек в его бумажнике. Это меня потрясло. Я ощутила прилив веселья, а потом толчок робости. То есть я знала, что Алекс хорошо зарабатывает, но не делала из этого никаких выводов. Раньше я никогда не гуляла с богатыми парнями.
Мы успели купить зубные щетки и пасту и мои мысли блуждали в догадках, что мне делать в Мексике с одеждой. Мои мысли блуждали в догадках о библиотеке в бумажнике Алекса. Когда я двигалась по коридору, меня словно ударило по мозгам: боже, подумала я, это уже начинается.
Впрочем, меня беспокоило, что в Канкуне продаются лишь флуоресцентные зеленые бикини – хотя я была совершенно уверена, что Алекс будет любить меня и в них. Что он будет любить меня, даже если я всю жизнь прохожу в одной паре нестиранных джинсов.
– Давай найдем местечко, – сказал Алекс.
Я не совсем поняла, что он имел в виду, но Алекс взял меня за руку и повел через зал отправления мимо терминала к более или менее укромному уголку. Как выяснилось, «давай найдем местечко» означало «давай найдем местечко, где можно поцеловаться».
И вот, стоя у окна, мы этим и занялись. Больше всего мне запомнилась теплота – исходящая от него теплота, холодное стекло за спиной, шум выруливающих по дорожкам самолетов, как морской прибой.
Мы прибыли в Канкун на рассвете, и тамошние женщины с детьми на косынках за спиной пытались сдать нам комнаты за пятьдесят долларов. Алекс, похоже, знал, что делает, и я положилась на него. Он спросил у меня название прекрасного отеля, о котором я говорила. Но этим и ограничился. Я заметила, что Алекс не любит раскрывать карты. Он взял такси, и мы направились от адского небоскреба «Хилтон» по побережью в гостиницу для новобрачных.
Когда мне надоело созерцать муравьев, я почувствовала себя маленькой девочкой, готовой после дневного сна вернуться на праздник. Мне пришла в голову озорная мысль – надеть туфли и наступить на кучу муравьев. Не знаю, почему эта мысль взбрела мне в голову, я вовсе не собиралась этого делать. Так долго наблюдать за муравьями, а потом раздавить их – все равно что самой потопить «Титаник». Это вызвало воспоминание о том, как я застала Мака в саду в Челси, когда он для собственного удовольствия давил муравьев. Он сказал, что представляет себе, будто бы муравьи—управляющие сетью кинопроката. Я перекатилась по кровати и, обмотавшись простыней, вышла на веранду.
Я говорю «вышла», но в действительности я на веранду прокралась. Мной овладела такая застенчивость, когда вдруг ощущаешь каждую клеточку своего тела. Наверное, я испугалась. Поворачивая голову, я ощущала, как я это делаю. Странное ощущение.
Я бросила взгляд на веранду Алекса – с совершенной беспечностью на случай, если он там. Но его там не было. Тогда я осторожно шагнула вперед к ненадежным деревянным перилам, отделявшим его веранду от моей. Двигаясь очень медленно, я легонько вытянула шею к открытой на его веранде двери и увидела на белой кровати каблук черного ботинка.
И тут на меня обрушился громкий хриплый хохот. Сказать, что я выпрыгнула из собственной кожи, – было бы слишком слабым выражением. Я просто выскребла себя из покрытой кокосовыми циновками крыши. У меня всегда был хороший рефлекс. Проклинаю свое житье с Деллой и все те годы, когда невинно ходила среди ночи в туалет и заставала там согнутое пополам чудовище, бросавшееся прочь за стиральную машину (не спрашивайте). А однажды оно оказалось на кухне, на микроволновке!
Как бы там ни было, оказалось, что так хрипло хохочет хозяин гостиницы, маленький приземистый человечек с длинными, подкрученными кверху усами. Когда мы приехали, он представился Хесусом, а теперь, словно косматый гном, подпрыгивал на лужайке. В руке он держал шланг.
Хесус, видите ли, решил, что наше с Алексом пребывание в разных комнатах – это самый забавный случай, о котором он только слышал. Он сообщил, что рассказал об этом по всей гасиенде и все согласились, что это самый забавный случай, о каком они только слышали. И добавил, что эта история дошла до местного городка, откуда, без сомнения, волны веселья скоро будут слышны на мили вокруг.
Когда слегка помятый Алекс нетвердой походкой появился на своей части веранды, Хесус обрушил на него все свои шутки, сопровождая их жестами, а потом, истощив свой английский, добавил длинный постскриптум по-испански, где, насколько я поняла, главной темой были Адам и Ева и продолжение рода. Когда он остановился, чтобы набрать в грудь воздуха, Алекс с некоторой, я бы сказала, властностью проговорил:
– У нас ухаживанье.
Не уверена, что Хесус в точности понял это слово, но тон Алекса, очевидно, сыграл свою роль, потому что хозяин посмотрел на Алекса чуть более уважительно.
– Ухаживанье? – переспросил он.
– Да, – подтвердил Алекс, посмотрев на часы, – и для начала я хотел бы пригласить молодую леди на чашку чая. Так поступают в Британии – в той стране, откуда она приехала. Они пьют чай.
Хесусу эта мысль как будто понравилась, а Алекс, опустившись на одно колено, пригласил меня на чашку чая. Я приняла приглашение. Хесус, теперь уже воспринимавший все очень серьезно, сказал, что пойдет на кухню и велит принести нам все необходимое.
Я спустилась со своей веранды и поднялась на веранду Алекса, а он взял меня за руку и грациозно провел по ней. Я все еще была в простыне.
– Ну что ж, – сказал он, – попробуем. Как это у нас делается? Первый этап – представиться, основные сведения, какие фильмы любишь и все такое. Второй этап – теннис…
– Теннис? – переспросила я.
– Да, так говорили на лекции. Ты разве не играешь в теннис?
– Нет, – ответила я.
– Ну и ну, – сказал он, – это уже катастрофа. Придется научиться. Что может задержать нас на несколько месяцев.
– Боже мой!
– Должно быть что-то другое, – предположил он. – Какие у тебя хобби?
– Хобби? – переспросила я. – Собственно, у нас в Англии хобби не бывает. Разве что в анкетах – знаешь, когда поступаешь в колледж и тебя просят сообщить о твоем хобби, и ты пишешь – «киноведение». Это означает, что в пятницу ты берешь напрокат видеокассеты с Томом Крузом.
– Давай начнем с первого этапа, – сказал Алекс, – а об остальном позаботимся впоследствии.
Хесус лично принес нам поднос с чайными принадлежностями – большим белым чайником, несколькими бисквитами и нависающей над ними вазой с фруктами. Он был очень возбужден. Мы шумно поблагодарили его и насилу смогли прогнать.
Когда он все же удалился, Алекс налил мне чаю и сказал:
– Ладно, начинай ты: задай мне вопрос.
– Какого рода?
– Любого. Начни тему.
